Том 1

Роскошь сословного элемента вводится Гегелем лишь в угоду логике. Для-себя-бытие всеобщего дела, как эмпирической всеобщности, должно обладать наличным бытием. Гегель не старается найти адекватное осуществление «для-себя-бытия всеобщего дела», он довольствуется тем, что находит эмпирическое существование, которое может быть сведено к этой логической категории. Этим существованием является тогда сословный элемент, причём Гегель сам не упускает случая, чтобы отметить, как жалко и противоречиво это существование. И после этого Гегель ещё бросает обыденному сознанию упрёк в том, что оно не считает достаточным это предлагаемое логическое удовлетворение, — в том, что оно требует не растворения действительности в логике при помощи произвольной абстракции, а требует превращения логики в истинную предметность.

Я говорю: произвольная абстракция. Ибо если правительственная власть желает всеобщего дела, знает и осуществляет его, если она вышла из народа и является эмпирической множественностью (что речь идёт не о совокупности как о целом — этому ведь поучает нас сам Гегель), — то почему же нельзя определить правительственную власть как «для-себя-бытие всеобщего дела»? Или же — почему нельзя рассматривать «сословия» как в-себе-бытие всеобщего дела, раз дело получает ясность, определённость, осуществление и самостоятельность лишь в лице правительства?

Но настоящая противоположность заключается вот в чём: «всеобщее дело» должно ведь где-то быть представлено в государстве как «действительное», — следовательно, как «эмпирическое всеобщее дело»; оно должно где-то выступить в венце и в мантии всеобщего, благодаря чему оно само собой становится ролью, иллюзией.

Речь идёт здесь о противоположности «всеобщего» как «формы», как чего-то облечённого в «форму всеобщности», и «всеобщего как содержания».

В науке, например, «отдельная личность» может осуществлять всеобщее дело, да оно и осуществляется всегда отдельными личностями. Но действительно всеобщим оно становится лишь тогда, когда является уже не делом отдельной личности, а делом общества. Это изменяет не только форму, но и содержание. Здесь же речь идёт о государстве, где сам народ есть это всеобщее дело; здесь речь идёт о воле, которая своё действительное наличное бытие в качестве родовой воли имеет лишь в обладающей самосознанием воле народа. И здесь, сверх того, речь идёт об идее государства.

Современное государство, в котором «всеобщее дело», как и занятие им, является монополией, а монополии, с другой стороны, выступают как действительные всеобщие дела, — это современное государство додумалось до странной идеи — присвоить себе «всеобщее дело» в качестве одной только формы (истинное заключается в том, что только форма является здесь всеобщим делом). Современное государство, таким образом, нашло соответствующую форму для своего содержания, которое только по видимости является действительным всеобщим делом.

Конституционное государство есть то государство, в котором государственный интерес, в качестве действительного интереса народа, существует лишь формально, но как определённая форма он существует наряду с действительным государством. Государственный интерес здесь формально снова получил действительность как народный интерес, но он должен иметь именно лишь эту формальную действительность. Этот государственный интерес стал формальностью, haut gout^{95} народной жизни, некоей церемонией. Сословный элемент есть санкционированная, узаконенная ложь конституционных государств: государство является-де интересом народа, или народ — интересом государства. В содержании эта ложь разоблачится. В качестве законодательной власти, эта ложь прочно установилась именно потому, что законодательная власть имеет своим содержанием всеобщее и, являясь более делом знания, чем воли, представляет собой метафизическую государственную власть, тогда как та же ложь, в качестве правительственной власти и т. д., непременно должна была бы или немедленно рассеяться, или же превратиться в правду. Метафизическая государственная власть явилась самым подходящим обиталищем для метафизической, всеобщей государственной иллюзии.

«При некотором размышлении приходится признать, что та гарантия всеобщего блага и публичной свободы, которую дают сословия, заключается не в их особом разумении, а отчасти в том, что разумение высших чиновников дополняется (!!) разумением депутатов, преимущественно в отношении действий чиновников, стоящих более далеко от взора высших властей; в особенности же это касается более настоятельных и специальных потребностей и недостатков, которые депутаты в конкретной форме видят перед собою. Отчасти же эта гарантия заключается в том действии, которое оказывает ожидаемый контроль многих, и притом публичный контроль, который уже заранее заставляет возможно лучше вникать в дела и в предлагаемые проекты и выполнять их лишь в соответствии с чистейшими мотивами; это давление со своей стороны оказывает такое же действие и на самих членов сословий».