«Деспотизм означает вообще состояние беззакония, при котором особая воля как таковая — будь то воля монарха или народа — имеет силу закона или, вернее, заменяет собой закон; суверенитет же, напротив, составляет момент идеальности особых сфер и функций именно в конституционном состоянии, при господстве законности. Суверенитет как раз и означает, что каждая такая сфера не есть нечто независимое, самостоятельное в своих целях и способах действия и лишь углубляющееся в себя, а есть нечто зависимое в этих целях и способах действия от определяющей её цели целого (которую обычно называют более неопределённо благом государства). Эта идеальность проявляется двояким образом. — В состоянии мира особые сферы и функции продолжают шествовать по пути осуществления своих особых дел, и частью лишь характер бессознательной необходимости хода вещей приводит к тому, что их своекорыстие переходит в содействие своему взаимному сохранению и сохранению целого; частью же их непрестанно возвращает на путь осуществления той цели, которая присуща целому, непосредственное воздействие сверху, благодаря чему они подвергаются ограничению и вынуждаются непосредственно способствовать этому сохранению. — Но в состоянии бедствия, будь это внутреннее или внешнее бедствие, суверенитет играет ту роль, что в его простом понятии концентрируется тот организм, который при наличии мирного состояния существует в своих особенностях; суверенитету и поручается спасение государства ценой этого, вообще говоря, правомерного момента, и тогда идеализм суверенитета государства достигает своей специфической действительности».
Этот идеализм, следовательно, не складывается в сознательную разумную систему. В состоянии мира он выступает либо только как внешнее принуждение, оказываемое «непосредственным воздействием сверху» на господствующую силу, на частную жизнь, либо как слепой, бессознательный результат своекорыстия. Своей «специфической действительностью» этот идеализм обладает только в «состоянии войны и бедствия» государства, так что здесь проявляется его сущность как «состояние войны и бедствия» действительно существующего государства, между тем как его «мирное» состояние есть именно война и бедствие, вызванные своекорыстием.
Суверенитет, идеализм государства, существует поэтому только как внутренняя необходимость, — как идея. Но Гегелю и этого довольно, ибо речь идёт только об идее. Суверенитет, таким образом, с одной стороны, существует только как бессознательная, слепая субстанция. Мы сейчас познакомимся с другой его действительностью.
§ 279. «Суверенитет, представляющий собой сначала только всеобщую мысль этой идеальности, сусуществует лишь как уверенная в самой себе субъктивность и как абстрактное и постольку не имеющее основания самоопределение воли, от которого зависит окончательное решение. Это — индивидуальное в государстве, как таковое, и само государство лишь в этом своём индивидуальном моменте есть нечто единичное. Но субъективность в своей истине имеет бытие лишь в качестве субъекта, личность имеет бытие лишь в качестве лица, и в государственном строе, достигшем реальной разумности, каждый из трёх моментов понятия обладает своей, для себя действительной, выделившейся формой. Этим абсолютно решающим моментом целого является поэтому не индивидуальность вообще, а один индивид, монарх».
1) «Суверенитет, представляющий собой сначала только всеобщую мысль этой идеальности, сусуществует лишь как уверенная в самой себе субъективность. Субъективность в своей истине имеет бытие лишь в качестве субъекта, личность имеет бытие лишь в качестве лица. В государственном строе, достигшем реальной разумности, каждый из трёх моментов понятия обладает для себя действительной, выделившейся формой».
2) Суверенитет «существует лишь как абстрактное и постольку не имеющее основания самоопределение воли, от которого зависит окончательное решение. Это — индивидуальное в государстве, как таковое, и само государство лишь в этом своём индивидуальном моменте есть нечто единичное (и в государственном строе, достигшем реальной разумности, каждый из трёх моментов понятия обладает своей, для себя действительной, выделившейся формой). Этим абсолютно решающим моментом целого является поэтому не индивидуальность вообще, а один индивид, монарх».
Первое предложение говорит лишь о том, что всеобщая мысль этой идеальности, чьё печальное существование мы только что видели, должна быть продуктом самосознания субъектов и, в качестве такового продукта, должна существовать в них и для них.