Толстый мальчишка Глеб

А когда Глеб подошел, спросила:

— Эт ты на шо ж Ниночку нашу острамотил на усе гусиновские края?..

— Чем я ее острамотил? — покраснел Глеб.

— А как же! Жабов ей преподнес, змея, прости бог! Барышням цветы дарють, букеты, глупо-ой! А он напкося: гадюку! Все теперича Ниночкю нашу задражиили, а она, бедная, опупырилась — плачеть… Где ж ты ее только, гадюку энту, сыскал?

— Во-первых, это был уж, а не гадюка вовсе… — начал объяснять Глеб, но тетка Федотьевна не слушала, и ее красное лицо сияло от веселья:

— Ах, шуты, враг вас забери! Вот шуты водяные! Надоть же! Ты слухай вот, що я табе скажу… Обязан ты пойтить извинение ей принесть: мол, так и так, это недоумение… Я хотел для смеху, как чудней…

Но Глеб, махнув рукой, решил ничего больше не предпринимать, а то все выходит еще хуже…

И без того Иван Тараканыч так озлел, что явился жаловаться даже на Мишаню, который был кругом не виноват и ни в чем таком почти не участвовал.

Затаившись в своей квартире под крыльцом, Мишаня слушал разговор отца с Иваном Тараканычем:

— Я работаю трудом инвалида… Изыскиваю возможности по обеспечению будущей жизни внучки Ниночки…

— Опять делов понаделал мой Морис-мустангер? Да вы не волнуйтесь… С него спрос будет… Хар-роший спрос!..

— Передаю сведения фактического характера… Сегодня я отлучился за приобретением продуктов необходимости для своего существования… Но ввиду несостоявшейся условленной встречи с продавщицей Тоськой по возвращении обнаружил нарушение неприкосновенности личности моего племянника Виктора… Я пришел прямо в экстаз от проводимых вашим сыном артистических сеансов бандитского характера!..

— «Бандитского»… Это уж вы чересчур… Молодые еще, что с них…

— Я хочу закончить передачу сведений! Конечно, отец, увлеченный особенным расположением к своему любимцу, не находит в его поступках оглашения… Однако, проживая фактически с родительской семьей, он по возрасту лет занялся не делами общественного или государственного характера, а легендарно-деспотической деятельностью! И нельзя допускать, чтобы по произволу мальчишек…

— Успокойтесь… Идите себе спокойно… Я с ним поговорю. Против шерсти разговор будет! Где он? Мишка! Михаил!..

И разговор «против шерсти» состоялся… Какой он был, рассказывать не стоит, только Мишанины заслуги по наведению порядка под полом во внимание приняты не были, а отправка в санаторий на перевоспитание стала делом почти решенным…

Одна сестра Верка отнеслась к Мишане по-человечески: принесла ему под крыльцо, куда он удалился с горя, три хорошо намасленных блина и пока он, всхлипывая, поедал их, старалась успокоить:

— Обойдется!.. Подумаешь!.. Все-таки он, этот Глеб, какой-то чудной… Дурак вернее!.. Зато Николашку вы здорово проучили: обсмеялись все, надорвались прямо!.. Досталось артистке погорелой, будет знать!..

КАК ГЛЕБ НЕ ЗАХОТЕЛ ВОРОВАТЬ

Целых полдня Мишане не позволяли видеться с Глебом, потому что Мишанина мать с Глебовой теть Нюшей поругались: теть Нюша говорила, что Мишаня Глеба на всякие проделки подучает и вредно влияет, а мать спорила, что до Глебова приезда Мишаня был куда смирнее, не сравнить…

К середине дня они помирились, сойдясь на том, что оба не виноваты и не влияют, а виноваты и влияют верзила Гусь, проныра Братец Кролик и все остальные.

Все это время Мишаня угрюмо отсиживался под крыльцом, подобно своему желтому коту, ныне без вести пропавшему, который после многодневных боев с другими котами возвращался домой с головой, изодранной в одну сплошную царапину, лез под печку и безвыходно сидел там, не вылезая, покуда голова не заживала и не обрастала новой шерстью, только зеленые глаза сверкали, если туда заглянуть. Под печку ему и блюдце с едой ставили.

Мишане еду носила сестра Верка, оказавшаяся гораздо добрее, чем Мишаня о ней раньше думал.

Она же передавала ему все новости.

Косясь на Мишанино имущество вороватым глазом и жадно щупая пузырьки, она говорила:

— Глеба твоего уже на улицу пускают! Сидит около своего дома в новых желтых сандалетах, весь умытый, и Колюньке велосипед налаживает! А про Николашку ничего пока не известно, никто не знает… Тараканыч приходил к теть Полине за молоком, но ничего не рассказывал.

Заполучив в общей суматохе свободный доступ в Мишанину квартиру, она была очень довольна и теперь старалась изо всех сил:

— Конечно, Николашка-артистка получила по заслугам! Но с Розой такие поступки делать нельзя — она девочка не такая! Она девочка гордая… как и я!.. Тогда я обещала вам интересное для вас рассказать и расскажу! Глебу твоему рассказывать не стану, ну его, а тебе расскажу, потому что ты один у меня братик… Мишань, ладно этот пузырек будет мой, зачем он тебе, а мне нужен…

В хорошее время Мишаня ни за что не позволил бы растаскивать свое добро, но после всех этих передряг и переживаний не имел никаких сил сопротивляться и только слабо мекнул.

Верка вынесла куда-то самый лучший пузырек и мигом вернулась.