Толстолоб (ЛП)

- Нет. Ошибочное представление. Второй Ватиканский Совет облегчил все правила, сделал немало послаблений. А что же Сестры Небесного Источника? Им было все равно, они не хотели слышать об этом. Они были епифанистками, типа француского иностранного легиона для монахинь. Брались за самую тяжелую, грязную, дерьмовую работу, которую могла предложить Церковь. Они верили в суровость веры.

- А как насчет вас? - отважилась спросить Джеррика. - Разве не все священники суровы?

Александер усмехнулся.

- Зависит от того, какое значение вы вкладываете в это слово.

- Ну, я имею в виду... - Она понимала, что не должна была спрашивать это, но любопытство не отпускало ее. - Священники дают обет безбрачия. Разве это не сурово?

- О, нет, это легко, - ответил он. - Ерунда.

- Но... - Она не выдержала. - Разве Бог не создал секс на радость людям?

- На радость тем, кто живет в христианском браке и любви, для продолжения рода. Но Бог не создал секс для того, чтобы его эксплуатировали, как это сейчас происходит. Только потому, что он приятен, не означает, что он дозволен всем. Героин тоже приятен, но, тем не менее, это - зло. Дьявол - повсюду, путает мысли верующих, и тех, кто мог бы уверовать. Это как карточная игра.

Джеррика уставилась на него при этих словах. Они звучали как-то очень архаично, но уверенность, с которой они были произнесены, придавала им силу.

- Вы, правда, верите... в дьявола?

- Конечно, - ответил Александер без колебаний. - Некоторые священники уворачиваются от этого вопроса с помощью метафор. Говорят, что дьявол - всего лишь символ людских неудач. Но они знают, что это нечто большее. Дьявол действительно существует, сидит на своем адском троне в черных недрах земли. И широко улыбается. Он задает всем серьезного жару, и любит это дело.

Разговор заходил слишком далеко. Она не хотела бросать священнику вызов, поскольку чувствовала, что проиграет ему в этой интеллектуальной битве. Она не хотела спорить, просто хотела знать.

- Ладно, вернемся к обету безбрачия. Зачем терпеть такое лишение?

- Это не лишение, это - дар.

- Зачем терпеть это воздержание, если вы не обязаны это делать.

- Я не обязан, в этом весь смысл. Я делаю это, потому что это мое призвание. Это мое призвание - не заниматься сексом. В молодые годы у меня было много секса, если хотите знать правду. Когда я был подростком, когда служил в армии. Но все это время я знал, что меня ждет нечто более важное, что исключает секс. Поэтому я остановился. Все просто.

- Но зачем? - Она едва не заскулила от отчаяния.

Священник откинулся назад, одна рука поднята вверх, в другой - кружка пива. Не вынимая сигарету изо рта, он ответил:

- Я живу в безбрачии, потому что это - символ Царства Божьего, где никто не будет связан узами брака и наша любовь будет всеобъемлющей, как сам Бог. Я живу в безбрачии, потому что это делает меня более доступным людям божьим, которые сами являются частью Церкви, а та, в свою очередь, - телом Христовым. - Он пожал плечами, затянулся сигаретой, выпустил дым. - Я живу в безбрачии, подражая Иисусу, который решил не быть связанным с кем-то конкретно, чтобы быть принятым всеми, в вечном завете жертвы живой.

Джеррика выпучила глаза.

- Видите? - сказал он. - Это же так просто. - Затем он рассмеялся. - Черт.  Это не для всех. Это и не должно быть для всех. Это еще одно таинство веры.

Слова, казалось, растворялись, словно искорки в воздухе.

- Но вы настолько противоречивы, - сказала она потом. - Я в том смысле, что вы священник, но вы курите, пьете и даже ругаетесь.

- Черт, пить и курить нам позволяется. Это, наверное, единственное, что нам не запретил Папа Римский. А что касается ругани... что ж, общение есть общение. Если я говорю "Святой отец, прошу тебя простить мои прегрешения против тебя", это то же самое, если я говорю "Срань господня, Боже, я облажался и мне очень жаль, так как насчет того, чтобы сделать мне поблажку?". То же самое. Бога не волнует, какие слова вы используете. Черт. Его волнует лишь то, что вы хотите сказать.

Потрясающе. Это был уникальный человек.

- Но Церковь - это другое дело, - продолжал священник. - И именно с ней у меня бывают крупные проблемы. Именно поэтому у меня нет своей собственной конторы.

- Вашей собственной... конторы?

- Моего собственного прихода. "Конторой" на нашем церковном жаргоне называется "приход". Я слишком много ругаюсь. Слишком открыто выражаю свои мысли. И не лижу никому задницу. Да, это притеснение, если вы меня спросите. Но мне насрать. Если на то воля Божья, меня это устраивает. Если Бог хочет, чтобы я проводил психотерапию клерикальным чудилам и повторно открывал аббатства во всяких захолустьях, то я буду делать это. Должно быть, у него есть на то причины, и я не собираюсь с ним пререкаться. Я буду делать то, что Он говорит, мать его. И мне это нравится.