Толстая Нан (Императрица Анна Иоанновна)

В неведомую Митаву ехать ей страсть как не хотелось. Она и не поехала: взяла да вернулась с дороги в Петербург — к маменьке. Впрочем, в ее доме, переполненном приживалками, богомолицами, каликами перехожими и юродивыми, Анна не больно-то засиживалась, хоть весь этот стонущий, причудливый, неряшливый, болтливый мир ей был привычен и дорог с детства. В то время в столице полным ходом шла подготовка к свадьбе императора, который надумал наконец-то сделать бывшую полковую шлюху (тс-с!) Марту Скавронскую, сиречь ныне Екатерину Алексеевну, порядочной женщиной.

Анна была дружна со старшей дочерью государя, своей кузиной и тезкой. Была еще одна кузина, Елисаветка, но ее Анна не жаловала — больно востра, заносчива, насмешлива, вдобавок рыжая, а ведь каждому известно: рыжий-красный — человек опасный! Ну и красавица, черт ее дери! Тезка-царевна тоже была красавица, однако нравилась Анне тем, что не заносилась, а еще — была притвора необыкновенная. Ее все считали этакой скромняшкой-недотрогою, а между тем она была девка-огонь Истинная дочь своих отца-матери! Сговоренная за герцога Голштинского, царевна иной раз настолько обижалась на жениха за холодность и за то явное предпочтение, которое он оказывал Елисаветке, что готова была на все. лишь бы ему досадить. Такое положение дел маменьке Екатерине не нравилось, она попрекала дочь и называла распутницей.

— Не ей меня учить! — сердито восклицала царевна перед двоюродной сестрицей Анной. — Сама-то какова? О ней весь свет судит-рядит! А вот если я захочу запретного яблочка откушать, об сем никто знать не будет!

При этих словах огонек, тлеющий в заветном, потайном местечке у молоденькой вдовушки, герцогини Курляндской, разгорался истинным пожаром. Ее, растревоженную, но не удовлетворенную мужем, уж сколько времени мучили искусительные сновидения. И вот теперь, по милости дорогой подружки, им суждено было воплотиться в явь…

Не раз и не два ускользали кузины, царевна да герцогиня, из дворца боковыми коридорчиками, потайными дверками, переменив платья и закрыв лица, чтобы никто из стражи, сохрани Боже, их не узнал. Им везло: удавалось добираться до некоего тайного дома незамеченными, ну а там ждали кавалеры, которые отличались редкостным немногословием: исключительно жестами и телодвижениями давали дамам понять, чего от них желают. Желание сие было обоюдоострым. Впрочем, среди этих случайных кавалеров попадались и люди вполне светские. Таковыми оказались и три новых любовника вновь испеченной императрицы: красавчик-швед Рейнгольд-Густав Лёвенвольде и его брат Карл-Густав (от Екатерины они получили графские титулы, а благодаря Анне Рейнгольд сделался резидентом, сиречь посланником Курляндии в России), граф Петр Сапега — тот самый безвольный обаяшка, который был сначала женихом злосчастной Марии Меншиковой, но которого, словно куклу, отняла у нее Екатерина и заботливо уложила в свою постель. Ее, впрочем, понять можно: некогда Сапеги были теми самыми господами, у которых служила Марта Скавронская, теперь она непременно желала им показать, кто кому истинный господин и хозяин. Но Сапега не брезгал ни царицами-прачками, ни герцогинями царского рода. Доступ к нижним юбкам владычицы Курляндской получил также Антон Девиер: шурин Алексашки Меншикова, всесильного временщика и фаворита Петра и Екатерины.

Надо сказать, когда пронесся смутный слух об увлечении Анны Девиером, это сильно испортило ее отношения с Алексашкой, ибо он шурина своего всю жизнь ненавидел. Он был выдвинутый Петром и вознесенный до поста петербургского генерал-губернатора крещеный португальский еврей», попавший в родню к всемогущему Алексашке после того, как стал любовником его сестры. И ненависть Меншикова распространялась на всех, кто имел к Девиеру то или иное касательство.

Впрочем, дочь царя Ивана Алексеевича высокомерно презирала бывшего торговца пирогами с зайчатиной (или плотника, или кем он там был на самом деле, этот выскочка Алексашка?!), и на его мнение ей было на-пле-вать. И дальнейшие события покажут, что она поступала совершенно правильно, манкируя Меншиковым и уделяя посильное внимание другим фаворитам императрицы. Не раз впоследствии похвалят себя за дальновидность и они, особенно — сероглазый Рейнгольд…