Толпа

Няня. Я ведь не как они (с выразительным жестом) там внизу, не потому ухожу, что боюсь толпы, или что опять будут бить окна, или что мальчишки болтают всякое на улице. Нет, вовсе не потому! У меня сердце исстрадалось! Я мучусь от тоски день и ночь, все думаю о сыне, как он там лежит ночью без теплого одеяла и сухой одежды, и вода у них такая, что и скот пить не станет, и мясо тухлое, с червями.... И каждый день кто-нибудь из его товарищей остается лежать на земле, неподвижный и холодный. Наступит день и, может быть, он сам тоже... Если что-нибудь случится с ним, я никогда этого себе не прощу. Ах, мисс Кэтрин, я удивляюсь, как вы все это переносите - каждый день плохие новости... И у сэра Джона такое мрачное лицо... И хозяин все время выступает против нас, как сам пророк Иона.

Кэтрин. Но, няня, как вы можете оставить нас, вы?

Няня (размазывая слезы по щекам). Сердце говорит мне, что если я останусь, то накличу беду... А ведь сегодня возвращается мистер Мор. Нельзя служить сразу богу и маммоне, как говорится в библии.

Кэтрин. Разве вы не знаете, чего это ему стоит?

Hяня. Да, это стоило ему места в парламенте и доброго имени... И это ему еще дороже обойдется, потому что нельзя выступать против родной страны.

Кэтрин. Он следует велению своей совести.

Няня. Так пусть и другие тоже следуют своей совести. Нет, мисс Кэтрин, напрасно вы допускаете это: ведь у вас три брата на войне, а ваш отец весь иссох от тоски. Да вы и сами-то как страдаете уже три месяца. А что вы почувствуете, если что-нибудь там случится с нашими мальчиками, с моим дорогим мистером Хьюбертом, которого я сама грудью кормила, когда у вашей матушки не было молока? Что бы она сказала, узнав, что вы в лагере его врагов?

Кэтрин. Няня, няня!

Няня. Я читала в газете, что он подстрекает этих язычников и дает иностранцам пищу для разговоров и что за каждый лишний день войны, за каждую каплю пролитой крови ответственность падает на этот дом.

Кэтрин (отворачиваясь). Няня, я не могу... я не буду слушать!

Няня (пристально глядя на нее). Вы-то сумели бы заставить его бросить все это! Я вижу ваше сердце насквозь, милочка. Но если вы этого не сделаете, тогда я должна уйти! (Важно кивает головой, идет к двери в комнату Олив, тихо открывает ее, минуту стоит и смотрит, затем со словами "Мой ягненочек!" бесшумно входит в детскую и закрывает за собой дверь.)

Кэтрин снова поворачивается к зеркалу, отбрасывает назад волосы и проводит рукой по лицу. Дверь из коридора открывается, и раздается голос Элен: "Кэт!

Ты не спишь?"

Кэтрин. Нет.

Элен тоже в халате, с кружевной косынкой на голове. На ее лице написаны

испуг и горе; она бросается в объятия Кэтрин.

Дорогая моя, в чем дело?

Элен. Я видела сон!

Кэтрин. Шш! Ты разбудишь Олив!

Элен (устремив взор вперед). Я только заснула, как сразу увидела равнину, которая как будто врезалась прямо в небо, как этот туман. А на ней какие-то темные предметы. Один из них превратился в тело без головы, а рядом лежало ружье. Дальше сидел человек, весь скорчившись, стараясь зажать рану на ноге. По лицу это был вестовой Хьюберта Рефорд. А потом я увидела Хьюберта. Лицо у него было исхудалое, потемневшее; и у него была рака, страшная рана, вот здесь. (Притрагивается к своей груди.) Из раны текла кровь, и он старался остановить ее... о, Кэт... поцелуями! (Умолкает, подавленная волнением.) Потом я услышала, как Рефорд засмеялся и сказал, что стервятники не трогают живых. А потом откуда-то раздался голос: "О боже! Я умираю!" И Рефорд начал ругаться, а Хьюберт сказал: "Не надо, Рефорд! Оставь беднягу в покое!" А голос псе звучал и звучал, кто-то стонал и плакал: "Я буду лежать здесь всю ночь и умирать, а потом я умру!" И Рефорд пополз по земле, и на лице у него было дьявольское выражение, как у убийцы...

Кэтрин. Дорогая моя! Как все эта страшно!

Элен. А голос все продолжал звучать, и я увидела, как Рефорд взял ружье мертвеца. Тогда Хьюберт вскочил на ноги и пошел шатаясь, такой изможденный, такой страшный, но не успел он дойти до него и остановить, как Рефорд выстрелил в того, кто плакал. А Хьюберт крикнул: "Скотина!" - и сразу упал. А когда Рефорд увидел, что Хьюберт лежит, он начал стонать и рыдать, но Хьюберт уже не шевелился. А потом все опять заволоклось тьмою, и я могла только различить темную женскую фигуру, она ползла сначала к человеку без головы, потом к Рефорду, потом к Хьюберту, и коснулась его, и отпрянула. И она закричала: "А! Ай! Ах!" (Показывая на туман.) Смотри! Смотри туда! Темные фигуры!

Кэтрин (обнимая ее). Да, дорогая, да! Ты, должно быть, смотрела в туман.

Элен (охваченная странным спокойствием). Он умер.

Кэтрин. Это был только сон.

Элен. Ты не слышала этого плача. (Прислушивается.) Стивен пришел. Прости меня, Кэт. Не надо было тебя расстраивать, но я не могла удержаться и пришла! (Уходит.)

Кэтрин, которой передалось ее волнение, лихорадочно бросается к окну,

открывает его и высовывается наружу.

Входит Мор.

Мор. Кэт! (Увидев в окне ее фигуру, быстро идет к ней.)

Кэтрин. Здравствуй. (Она уже справилась с волнением.)