Толкователи

— Значит, та история происходила по правилам, и это правильно, что мазы толкуют ее и в наши дни, — сказал Одиедин. — Ты меня поняла, йоз Сати?

— Пытаюсь понять, — ответила она.

* * *

Шесть дней они прожили в той деревне, отдыхая и набираясь сил, а потом снова двинулись в путь, запасшись провизией и двумя новыми провожатыми, и шли теперь уже точно на север и все время вверх. Все вверх и вверх. Сати уже перестала вести счет дням. С рассветом они вставали и выходили в путь; солнце ярко светило, освещая крошечные фигурки людей среди бесконечных скал и снегов. Потом наступали сумерки, умолкал звук бегущей талой воды, которая с наступлением ночи снова замерзала, они разбивали лагерь, ели и ложились спать.

Воздух был разреженный, подъем крутой. Слева, нависая над ними, громоздились плечи той горы, на которую они сейчас поднимались. За спиной и справа из тумана торчали бесчисленные вершины гор и скал, тянулись к свету, точно растения из камня и льда — неподвижное море обледеневших надломленных волн до самого далекого горизонта. Солнце слепило глаза и гремело в ярко-синем небе, как белый барабан. Стояло лето, самая его середина, время схода лавин. Они шли очень осторожно, молча пробираясь среди этих нетвердо стоявших на ногах ледяных великанов. Все чаще и чаще днем тишина вокруг нарушалась долго не смолкавшим гулом и грохотом, и эхо умножало звуки, лишая их конкретного источника.

Сати не раз слышала, как люди произносили название той горы, по плечу которой они ползли сейчас: Зубуам. Это было слово из языка рангма, означавшее «громовик», «громовержец».

Силонг перестала быть видна, как только они покинули ту деревню, расположенную в глубокой долине. Громада Зубуам, покрытая грубой шкурой, заслонила весь западный край неба. А они все продолжали ползти на север и вверх, то вползая в очередную гигантскую морщину на щеке горы, то выползая из нее.

Дышать становилось все труднее.

Однажды ночью пошел снег. Снежинки были легкие, но падали и падали до рассвета.

А вечером Одиедин и двое проводников, которые присоединились к их отряду в той деревне, присели в сторонке на корточки и принялись совещаться, рисуя на снегу какие-то линии и зигзаги спрятанными в перчатки пальцами. На следующее утро из-за туч выглянуло солнце, ослепительно сверкавшее на ледяных валах восточных вершин. И они снова двинулись в путь, изнемогая от усталости — на север и все выше, выше…

Однажды, когда они утром снова вышли на невидимую тропу, Сати поняла, что они постепенно поворачиваются к солнцу спиной. Два дня затем они ползли на северо-запад, медленно огибая гигантское плечо Зубуам, а на третий день в полдень тропа резко свернула вбок, за какую-то обледенелую скалу, и перед ними возникла бездонная пропасть и немыслимой высоты стена, уходящая в небеса по ту сторону пропасти: Силонг, гигантской белой волной вознесшаяся из немыслимых темных глубин к свету. Солнце искрилось на льду алмазными брызгами, ветра не было. Раздвоенная вершина Силонг казалась донжоном, возвышавшимся над мощными крепостными валами. От нее куда-то на север тянулся тонкий, как паутинка, пучок серебристого света.

Дул южный ветер, тот самый ветер, со спины которого соскочил Пенан, чтобы умереть.

— Теперь уже недалеко, — сказал Сиэз, когда они снова двинулись в путь; теперь тропа вела на юго-запад и вниз.

— Мне кажется, я могла бы идти здесь вечно, — промолвила Сати, и душа ее откликнулась:

«Хотела бы…»

Еще в той деревне Киери перебралась в ее палатку. Они были единственными женщинами в отряде, если не считать Тобадан. До этого Сати ночевала в одной палатке с Одиедином. Овдовевший маз, соблюдающий обет безбрачия, молчаливый, аккуратный, уже сам по себе служил Сати ободряющим примером, и ей не хотелось с ним разлучаться, но Киери настояла. До того Киери спала в одной палатке с Акиданом, и ей это, по ее собственному признанию, уже осточертело.

— Ки уже семнадцать, — жаловалась она Сати, — и он постоянно сексуально озабочен. Не люблю я мальчишек! Мне нравятся взрослые мужчины и женщины! Я бы, например, хотела спать с тобой. А ты? Маз Одиедин ведь запросто может жить вместе с Ки.

Киери довольно оригинально использовала слова: «жить с кем-то» у нее означало всего лишь пребывание в одной палатке, зато «спать» означало «спать в одном спальном мешке».

Когда до нее это дошло, Сати еще больше заколебалась; однако пассивность, которую она старательно культивировала в себе в течение всего этого долгого путешествия, в данном случае не сработала, и она согласилась. Настоящего секса для нее не существовало с тех пор, как умерла Пао. Но иногда тело требовало любви и ласки. И теперь секс для нее был всего лишь физиологической потребностью. Она могла ответить на такую «любовь» — но только в том случае, если у нее не просили большего.