Толкование яви

В том, что дуракам везёт, нет никакого парадокса. Мало того, налицо прямое следствие теории вероятности: кого больше – тем и везёт. То обстоятельство, что недалёкие друзья Шорохова уже разорились и сгинули, а он, такой умный, такой проницательный, всё ещё бежал вверх по лестнице, спасаясь от утюга и паяльника, ничего не опровергает и ничего не доказывает: согласно той же теории вероятности, везёт далеко не всем дуракам.

Слава богу, дверь открыли сразу.

– Я – к вам, – задохнувшись, сообщил Шорохов и торопливо переступил порог. В подъезде по-прежнему было тихо. Возможно, преследователи решили, что, метнувшись во двор, должник кинулся прямиком в первое парадное. А он-то нырнул во второе!

– Проходите, – меланхолично прозвучало в ответ.

– Спасибо, – поблагодарил Тихон и куда-то прошёл, прикидывая, какое время ему следует здесь переждать, пока нанятые кредиторами душегубы обшарят оба подъезда и удалятся восвояси.

– Что беспокоит?

Услышав вопрос, более приличествующий участковому врачу, нежели психоаналитику, Шорохов, уже усаженный в средней жёсткости кресло, поднял глаза на своего спасителя. Он был заранее готов простить ему всё: будь то жуликовато-гипнотизёристый имидж (пронзающий взор без признаков мысли, мефистофельски заломленные брови) или же трепетно-вкрадчивые поползновения влезть в душу без мыла («Давайте поговорим… Расскажите мне об этом…»).

Психоаналитик оказался крупным, склонным к полноте мужчиной с несколько скучающим складом лица. Чувствовалось, что эти серые невыразительные глаза повидали многое и что владельца их трудно чем-либо удивить. А вот как он был одет, почему-то не запомнилось. То ли серый костюм-тройка, то ли белый халат.

– Кошмар, – сдавленно поведал Шорохов. – Ещё немного – и либо свихнусь, либо повешусь!

– Это нормально, – чуть ли не позёвывая, успокоил проницатель человеческих душ, присаживаясь напротив. – Обычная реакция на то, что сейчас творится. Вот если бы вы реагировали по-другому… ну, тогда стоило бы встревожиться. А содержание?

– Простите… Содержание чего?

– Кошмара.

– Которого? – с нервной усмешкой уточнил Тихон.

– Желательно, последнего… Может, вам водички?

– Да, если можно…

Испив шипучей водицы, беглец пришёл в себя окончательно и огляделся. Как он и предчувствовал, комната лишь начинала перерождаться в кабинет: старенький сервант соседствовал с новеньким письменным столом, раздвижной диван – с видимостью компьютера системы «Роботрон». На стенке – диплом не по-русски. Правильно, пусть уважают. Вон Томка Тарабрина с безработицы ворожить начала – так у неё диплом и вовсе на санскрите…

Что ж, каков бизнесмен, таков и психоаналитик.

– Психоанализ – по Фрейду? – осведомился Тихон.

– В целом – да.

– А не устарел он за сто лет?

– За сто лет, – неспешно заметил собеседник, – всё гениальное успевает и устареть, и обновиться. «Через десять лет забудут, через двести вспомнят…»

– Вы хотите сказать, – недоверчиво начал Тихон, но спохватился и переложил речь паузой, за время которой ещё раз чутко прислушался к тишине за входной дверью, – что Фрейд тоже успел…

– Успел. Обстоятельства, знаете ли, повторяются… Возьмём внутреннюю цензуру. – Судя по вялости интонаций, Тихон был не первый, кому это предлагалось. – Во времена Фрейда внутренняя цензура была порождена чопорной буржуазной моралью. При советской власти – не менее чопорным кодексом строителя коммунизма. И в том, и в другом случае результат приблизительно одинаков. Цензура есть цензура: либо она вычёркивает неугодные фрагменты сновидений, либо искажает их до полной неузнаваемости…

– То есть, если я всю ночь бежал сломя голову вверх по крутой лестнице…

– Да-да, – рассеянно подтвердил специалист. – Это значит, что на самом деле вам приснился торопливый половой акт. Но, поскольку в Стране Советов «секса нет», потребовалась замена одного действия другим, схожим по ритму… Это как в литературе. Скажем, описывает прозаик-почвенник работу колхозного кузнеца. Мощные мерные удары, экстаз труда, слияние с молотом, наконец само звучание глагола «куй» в повелительном наклонении… Символика, согласитесь, весьма прозрачна.

– Но теперь-то…

Что-то похожее на лёгкую грусть просквозило в блёклых глазах собеседника.

– Теперь, конечно, дело иное, – согласился он. – Меняются времена – меняются и запреты. Иногда с точностью до наоборот.

– Значит, если я, извините, трахался с кем-то во сне до самого пробуждения, – не удержался Шорохов, – то в наши дни это символизирует бег по ступеням? Или ударную работу в колхозной кузне?

Едва заметная улыбка тронула полные губы психоаналитика.

– Сплошь и рядом, – заверил он. – Как ни странно, из моих наблюдений следует, что зачастую именно в такой скрытой форме проявляется сегодня тоска по утраченным идеалам прошлого…

То ли всерьёз сказанул, то ли просто поддержал сомнительную шутку посетителя, помогая тому освоиться.

– Вы, однако, собирались рассказать о своём последнем кошмаре.

* * *

Кажется, на лестничной площадке послышались шаги и голоса. Тихон напряг слух. Да, голоса. Но один вроде бы женский.

Женщин среди преследователей не было.