Только вперед

Поезд двигался по-прежнему медленно. Леониду не спалось. Он оделся, взял книгу. Не успел открыть ее, как поезд дернулся и замер.

— Стоим восемь минут, — объявил проводник.

Накинув пальто, Леонид вышел на незнакомый ночной перрон. Как и всякое неизвестное место ночью, вокзал казался таинственным. Вокруг все тонуло в темноте. Только мерцали тусклые электрические лампочки возле буфета и зала ожидания.

Леонид бесцельно слонялся по перрону. Неожиданно возле буфета увидел знакомое лицо.

— Грач!..

Они так обрадовались встрече, словно год не виделись.

Грач возвращался из отпуска. Конечно, сразу заговорили о войне.

— Трудно будет, — покачал головой Леонид. — Там ведь «линия Маннергейма». Поперек всего перешейка. Ее называют «неприступной»: доты с пушками и пулеметами, противотанковые рвы, гранитные надолбы, минные поля. В дотах, говорят, бетонные стены толщиной в два метра, бронированные плиты…

— Трудно, конечно, — согласился Грач. — И не только из-за линии Маннергейма. Скалы, леса, болота и озера… Подумать только: в этой крохотной стране тридцать тысяч озер!..

Поговорили и о заводских делах. Вспомнили прошедшее лето, когда каждое воскресенье Леонид с заводскими пловцами отправлялся в Центральный парк или на стадион, или в пригороды: готовились к спартакиаде.

— Как Катя Грибова финишировала, помните?! — воскликнул Грач.

— Еще бы! — усмехнулся Леонид.

Эта недавно пришедшая в секцию продавщица газированной воды из заводской столовой первой закончила стометровку кролем, оставив далеко позади всех своих соперниц.

— А Виктор Махов?

Да, кузнец тоже отличился.

О себе Грач умолчал, а он, пожалуй, сделал для команды больше всех — занял два первых места.

…В Ленинград поезд прибыл вечером.

Леонид сперва даже не узнал знакомую привокзальную площадь. Всегда шумная, веселая, сверкающая, она теперь была погружена в темноту, словно притаилась.

Прямо с вокзала, взяв такси с непривычно мерцающими синими фарами, Кочетов понесся по затемненным улицам в институт.

Всего десять дней не был он в Ленинграде. Город преобразился. Теперь он выглядел суровым, подтянутым, строгим. Прифронтовой город!

Был уже вечер, но в институтских залах и коридорах толпись студенты.

— В чем дело? — спросил Леонид у первого встречного.

— Да вот — провожаем…

— Куда? Кого?

— Ты что — с луны? Добровольцев на фронт!..

Лучшие лыжники института уходили на войну, образовав Особый отряд лыжников-добровольцев.

Кочетов тут же, в коридоре, вырвал листок из блокнота и, приткнувшись на подоконнике, синим химическим карандашом торопливо написал заявление. В нем была всего одна строчка:

«Очень прошу отправить меня на фронт».

Слово «очень» он дважды подчеркнул: для убедительности. Но и это не помогло. Комиссар особого ряда лесгафтовцев, Николай Александрович Гаев, вернул ему заявление. По-особому подтянутый, бодрый и оживленный, он сочувственно похлопал Кочетова по плечу и кратко сказал:

— Поздно!

— Тебя все равно бы не взяли! — утешали Леонида товарищи — боксеры, футболисты, теннисисты. — Нас вот тоже не приняли. Только самых лучших лыжников берут. А ты же пловец!

— Я и лыжник! — яростно протестовал Кочетов. — Имею второй разряд!

Но он убедился: все старания напрасны. Отряд уже сформирован и готов к отправке.

Вскоре с фронта стали поступать первые сведения о действиях Особого отряда лесгафтовцев.

В институтских коридорах кучками собирались студенты. В перерывах между лекциями жадно читали они скупые заметки в газетах и письма с фронта. Слава об Особом отряде разнеслась уже по всему фронту, по всей стране.

Особенно прославился Гаев одной своей операцией.

Во главе группы разведчиков-лесгафтовцев он пошел на ответственное задание: разыскать и уничтожить в глубоком тылу противника мощную вражескую радиостанцию. Путь был невероятно тяжел: крутые обледенелые склоны, усыпанные валунами, густо заросшие сосновым лесом. Узкая тропа, петляя, то почти отвесно спускалась вниз, то вдруг взмывала на груды огромных ребристых камней.

Путь преграждали никогда не замерзавшие болота. Сверху они были предательски покрыты снегом, но стоило ступить — и бойцы глубоко проваливались в трясину. В валенки набиралась ржавая, гнилая вода. Намокшие полушубки покрывались твердым ледовым панцирем. А главное — лыжи, попав в болото, мгновенно обрастали льдом и переставали скользить. Приходилось тут же на морозе тщательно счищать лед. Разводить костры запрещалось; они могли выдать врагу местоположение отряда. Да и все равно — оттаивать лыжи у огня нельзя: они испортятся от жары, к ним будет прилипать снег.

И все-таки лесгафтовцы добрались до цели и обнаружили, что радиостанция находится при шюцкоровском штабе.

Ночью разведчики окружили штаб, и, как только радист послал в эфир первые сигналы, здание взлетело на воздух. Шюцкоровцы-штабисты были перебиты. Разведчики, забрав секретные документы, стали уходить.