Только ты (ЛП)

Я вытащил бутылку красного из холодильника и поставил ее на стойку, но, поскольку у меня на руках была Пейсли, Эмми открыла ее, достала два бокала из шкафа и налила вино. Пока она это делала, я взял маленькую детскую расческу с дивана, где ее оставил.

— Я рассказал маме о ней, — бросил я, садясь за один из барных стульев у стойки, отделяющей кухню от гостиной. Я зафиксировал Пейсли на одной ноге и дал ей расческу, которую она сунула прямо в рот. По крайней мере, это успокоило ее.

— Что? — Эмми посмотрела на меня через плечо и поставила спагетти в микроволновку. — Как все прошло? Она была расстроена?

— Да, но почти все расстраивает мою маму. Надеюсь, что после того, как шок пройдет, она будет рада, что у нее есть внучка, над которой придется суетиться. Думаю, это отвлечет ее.

— А твой отец?

— Он умер несколько лет назад. На самом деле, прямо перед тем, как я переехал сюда.

— Мне жаль, — она перестала двигаться и встретилась со мной взглядом. — Вы были близки?

— Не очень, но папа есть папа, — мне хотелось рассказать ей больше о своей семье, но слова застряли у меня в горле. В последнее время я итак достаточно обременял ее своим дерьмом.

— Это тот самый момент, когда нужна поддержка сестер. Жаль, что у тебя их нет.

— Да.

Или брата, — подумал я, желая в миллионный раз, чтобы Адам остался в живых. Сейчас ему было бы тридцать, как и Эмми. И у него, вероятно, было бы такое же большое сердце. Он подошел бы ей лучше, чем я.

— Хочешь одолжить одну из моих? — она подарила мне улыбку, ставя хлеб в духовку. — У меня их две, и одна из них бесила меня сегодня утром. Я бы отдала ее по дешевке, может даже бесплатно.

Я слегка рассмеялся.

— Какую из них, психолога или учителя йоги?

— Психолога. Что, кстати, принесет тебе пользу. Ты вообще думал об этом? Чтобы помочь тебе разобраться во всем?

— В течение двух дней я не думал ни о чем, кроме сна и детских какашек, иногда переключаясь на работу и паническую атаку.

И, конечно же, иногда воображая тебя голой.

— Поняла. Ну, в любом случае, есть над чем подумать. Мы все ходили к психологу, когда мои родители развелись, и мой папа оказался геем, — она пожала плечами. — Думаю, что это помогло.

— Звучит так, будто этого было слишком много, чтобы справиться ребенку.

— Ну, мы были подростками.

— Это все еще должно было повлиять на вас.

Она пренебрежительно махнула рукой:

— Не знаю. Может быть. Во всяком случае, мои родители теперь намного счастливее. Твои родители жили вместе?

— И да, и нет, — я переместил Пейсли на другую ногу. — Они не были официально разведены, но после… — я остановился, не желая раскрывать это. Некоторые раны должны оставаться закрытыми.

— После чего? — подсказала она, разложив салат по тарелкам.

— Был момент, когда мои родители решили, что они больше не могут жить вместе. Или не хотят. Кто знает? — я сосредоточился на маленьких ручках Пейсли, сжимающих расческу. — Я тогда тоже был подростком. Никто из них не говорил со мной.

— И никаких братьев и сестер, верно?

Я тяжело сглотнул.

— Никаких братьев и сестер.

Пока Эмми заканчивала готовить ужин, я дал Пейсли ей смесь на ночь наверху в своей комнате, где было темно и тихо, а затем уложил ее спать. Это заняло у меня около двадцати минут, но она не сопротивлялась, когда я положил ее в кроватку. Я поцеловал кончики пальцев, прижал их к ее голове и молча дал ей обещание в темноте.

Я буду лучше, чем он.

Я любил своего отца, но я любил его, потому что он был моим отцом, а не из-за того, каким отцом он был. Хотя я не виню его, ведь обстоятельства были вне его контроля, горе было слишком непостижимо. Никогда не хочу, чтобы Пейсли страдала, потому что я не ставлю ее на первое место — над собой или над кем-то еще.

И я никогда не желал, чтобы Эмми страдала, что наверняка произошло бы, если бы она возложила на меня свои романтические надежды.

Но когда ужин был готов, вино выпито, и шли титры из фильма «Казино Рояль» (спасибо за то, что она принесла ужин), я не встал и не включил свет, как должен был. Я остался прямо там, лежа на спине на одном конце кушетки, вытянув ноги к Эмми, которая была на другом конце, а ее ноги были вытянуты в мою сторону. Они почти прикасались к моему животу.

Она зевнула:

— Уже поздно.

Я выключил телевизор, оставив нас в полной темноте.

— Больше полуночи.

— Во сколько она снова проснется?

Закрыв глаза, я положил руки за голову.

— Кто знает? Возможно, скоро.

— Почему бы тебе не остаться здесь и не поспать? Я пойду наверх, и когда она проснется, то позабочусь о ней. Мне не нужно рано вставать или что-то в этом роде, но сегодня, из-за работы, последняя ночь, когда я могу помочь.

Боже, она слишком хороша, чтобы быть правдой.

Любовь к ней нахлынула на меня, и я открыл глаза. Было темно, но я прекрасно ее видел. И отчаянно хотел ее.

Это делало меня слабым.

— Думаешь, я смогу спать здесь, зная, что ты в моей постели?

Она перестала двигаться.

— А ты не сможешь?

— Нет, — я покачал головой.

— Думала, мы договорились прошлой ночью…