Сейчас города и в самом деле молчат. Если коснуться ногой этой Земли, то можно услышать только шум деревьев, голоса птиц, гудение насекомых, шорох мелкой живности, ищущей пропитание, то есть — тишину. Такую, какая до этой поры могла разве чтош присниться, или же померещиться пилоту, несущему службу на одной из планетарных баз. Не таит ли она в себе неожиданный удар?
У меня перед глазами замаячило лицо профессора Марто. Услышал его голос. Вроде бы ехидный, но скрывающий угрозу. Зазвучали в ушах слова Онески: «Ты не знаешь, что такое тишина… на Земле. Никто этого не знает…»
Человек, двадцатилетний период жизни которого я пробежал вчера за несколько часов, охотился на зверей? Зверей?
Снова что-то зашелестело. На этот раз словно бы ближе. Я не повернулся. Только приподнялся на локтях. По телу пробежала дрожь. Трава сделалась влажной. Деревья уже заслонили собой солнце, и только на противоположной стороне поляны еще светились верхушки высоких буков.
Я поднялся, вернулся к тому месту, где оставил ботинки и комбинезон, оделся и неторопливо двинулся в направлении базы. На этот раз я обошел болото с другой стороны.
У входа я задержался и какое-то время прислушивался.
Да. Это всего-лишь тишина.
На следующий день, с утра, я влез в вакуум-скафандр со всей его аппаратурой и решил отправиться в город. Отошел на несколько метров, остановился и задумался. Потом, пожав плечами, вернулся, чтобы взять с собой переносной анализатор и излучатель.
Когда после двух часов беспрерывной борьбы с колючей преградой подлеска я выбрался наконец-то на равнину, мое одеяние было мокрым от пота. Липкие струйки стекали по плечам, животу и соединялись где-то в районе ног. Я не мог избавиться от впечатления, что все слои скафандра, в котором человек может безнаказанно покидать корабль и передвигаться по поверхности планет с аммиачной атмосферой, пропитались влагой словно губка.
Двадцать лет назад от этого места и до первых зданий города тянулся луг, темнеющий проплешинами голого грунта. Двадцать лет. Для меня это значило — позавчера.
Подлесок был здесь низеньким и негустым. Между редко разбросанными молодыми березками и тополями проглядывали участки как бы коротко подстриженной травы. Я задержался на первой же от края поляне, снял скафандр и пристроил его на ветку, чтобы тот малость просох. Побродил между деревьями, пока мое дыхание не пришло в нормальный ритм. Теперь я понял значение выражения «девственная чаща». И почему по сей день говорится о труде первопроходцев, с которых началось заселение бассейна Амазонки.
Не снимая скафандра с ветки, я включил передатчик. Вызвал универсальный автомат и распорядился, чтобы он расчистил тропку от дверей базы и до того места, где я стоял. Проверил направление и переключил передатчик на прием.
Город был в нескольких шагах от меня. Сквозь деревья я замечал стеклистое поблескивание стен, а также участок белой полосы первой воздушной эстакады. Оттуда не доносилось ни одного, даже самого тихого звука.
К счастью, искать мне там нечего. В худшем случае, могу лишь учинить переполох среди консервирующих автоматов. Наверно, в их программах была предусмотрена встреча с человеком. Правда, это зависит от того, чего именно опасались составители этих программ. Ни один из них не смог бы сказать, на кто он конкретно рассчитывает. Или же — не хотел.
Так или иначе, в город я схожу попозже. Сперва окину взглядом то сокровище, которое охраняю, словно престарелая индийская кобра[1].
Я демонтировал передатчик и положил его под дерево. Натянул еще влажный и холодный как лед скафандр и тронулся в путь. По меньшей мере, километров восемь марша. Успею согреться.
Воздух дрожал, словно над раскаленной пустыней. Порой мне казалось, что под ногами я ощущал слабые подрагивания грунта. Я находился уже во внешней зоне активности главного силового поля.
Горизонт заслонило голубоватое, матовое облако. Оно висело низко над землей, словно упираясь в невидимые холмы. Я сделал еще несколько шагов и остановился.
Облако было полупрозрачным. У его основания повисла горизонтальная пластина, находящаяся в нескольких десятках сантиметров над поверхностью земли. Я напряг зрение и разглядел маячащие в глубине, образующие террасы контуры.
Прямо передо мной начиналась полоса голого, безжизненного грунта. Ее покрывал толстый слой пыли. Скорее даже — тончайшего мела, словно базальт перемололи в мощнейших шаровых мельницах. Это не было иллюзией — то едва заметное колыхание почвы. Тут в глубине проходили тысячи нитей, связывающих воедино генераторы и головки стимуляторов поля. Пустынная полоса тянулась влево и вправо на десятки километров, сливаясь со всеобъемлющим голубоватым туманом.
Очень медленно, готовый в любое мгновение отпрыгнуть назад, я сделал еще один шаг. Поднял ногу и носком ботинка коснулся того места, где дерн, как бы обрезанный ножом, сменялся мельчайшим песком.