- Ничего. Ничего. Конечно, ты подумал на меня. Тут любой бы подумал. Ты просто в следующий раз не молчи. Ты говори. Мы поговорим – и всё решим. Вот увидишь. А так смотри до чего плохо вышло. Ведь день потеряли. Целый день.
- Целый день, - шептал он. – Да, моя хорошая. Да, моя маленькая мудрая девочка. Да.
Подмосковье. Январь 1999 года. Вместе
В Никольское приехали около девяти и ещё с полчаса они с Павлом сидели, обнявшись, и разговаривали.
- Ты понимаешь, я не могу разобраться, что происходит. Что-то непонятное в Доме творится. Во-первых, я стал очень крепко спать… - заметив удивление Златы, подумал и уточнил, - нет, не так. Я не только стал крепко спать. Я никогда так быстро не засыпал и очень редко не слышал будильника. А теперь почти каждое утро с трудом глаза разлепляю.
- Может быть, ты просто переутомился? Да и на свежем воздухе как никак. Я здесь тоже крепче сплю.
- Да нет, бывало, я и больше работал. Гораздо. А тут, как будущую мамочку, так и тянет в сон.
- Давай я тебя с доктором познакомлю, очень хорошим. Она мама моего ученика. Такая чудесная, приятная женщина. И доктор, говорят, редкий. Она поможет понять, в чём причина.
- Стыдно как-то: здоровый тридцатилетний мужик – и тут такая ерунда.
- Да ну, ты что? Обязательно надо проконсультироваться. Я договорюсь… Давай к тебе подъедем, я Банзая с Кезиком заберу, - Злата подняла голову с его плеча.
- Всё-таки решила переселиться обратно? И у меня нет шансов отговорить тебя?
- Так будет правильно, - она потёрлась носом о его щёку, - не сердись… Бабушка с Батей не поймут. А я не хочу их расстраивать.
- Я не сержусь, я грущу. Мне без вас будет плохо. Имей в виду, я настроен решительно, и собираюсь в самое ближайшее время водворить вас на место! – вид грозный, а глаза смеются.
- Интересно узнать каким же образом? Групповое похищение? Так сказать, соседенэппинг? Шантаж? Мошенничество?
- Сватовство. Свадьба. Долгая и счастливая семейная жизнь.
Хохоча, они доехали до соседней улицы и вошли в дом. Павел направился в гостиную за клеткой с Кезиком, а Злата ходила по дому в поисках Банзая. Кота нигде не было. Обыскав весь первый этаж, поднялась на второй. Дверь в спальню Павла была приоткрыта.
- Ах, вот где ты спрятался! – Она протиснулась в дверь – что-то мешало распахнуть её полностью – пошарила рукой по стене в поисках выключателя, нашла, зажмурившись от яркого света, шагнула вглубь комнаты и испуганно отдёрнула ногу.
Он ещё никогда не слышал у неё такого голоса и сразу понял, что стряслось что-то ужасное. Она не кричала, но голос, когда она позвала его, звенел на такой высокой ноте, что было непонятно, как ещё не прервался:
- Паша, Пашенька! Подойди, пожалуйста! - Павел побежал, перепрыгивая через три ступени, и нашё её у двери в свою спальню. Всё происходящее потом он видел фрагментарно, будто смотрел слайды на старом проекторе. Огромные глаза. Губы дрожат. Рука, вытянутая вперёд, в крови. И почти спокойный голос. Только этот предательский звон от сжимающегося в ужасе горла:
- Паш, вызывай милицию. Нашего Эдуарда Арутюновича убили.
Павел позже, вспоминая, поражался. Никакой истерики, криков, обмороков. Учительская выдержка. Заплакала она потом, когда всё закончилось. Когда судмедэксперт вдруг громко закричал:
- «Скорую» срочно! Он жив пока!
После этого и до приезда скорой Злата сидела рядом со стариком, держала его за руку и тревожно вглядывалась в землистое, зеленеватого оттенка лицо. По лицу её катились слёзы. Она, казалось, не замечала этого. Лишь изредка поднимала руку и ладонью коротко утирала их. Когда приехавшая "скорая" забирала старика, Злата бежала, оступаясь, за носилками и также неотрывно смотрела на Эдуарда Арутюновича. Будто боялась, что, если она отведёт взгляд, он умрёт. Они с Павлом хотели поехать в больницу, но приехавший Лялин тронул друга за рукав и тихо сказал:
- Надо остаться. – Павел кивнул, долго смотрел вслед «скорой», потом повернулся к майору:
- Пошли в Дом.
Как такое могло случиться? В Доме, его Доме, его крепости кто-то посмел поднять руку на лучшего деда на свете. Когда Павел услышал звенящий голос Златы, увидел лежащего на полу Эдуарда, большого, грузного и… мёртвого, в голове его что-то замкнуло. И теперь, что бы он ни говорил, что бы ни делал, в ушах стучало одно: я найду.
- Я найду эту сволочь.
Лялин, стоявший у окна, обернулся:
- Мы найдём… - он тоже любил стариков-реставраторов. - Есть какие-нибудь мысли?
- Пока вообще ничего не понимаю. Деды мои должны были уйти домой уже давно. Сейчас звонить им поздно, да и жаль: пусть поспят спокойно эту ночь. Я уже сообщил жене и детям Эдуарда, они встретят «скорую» в больнице.
- Куда его повезли? Я не спросил даже.