Только слушай

Шейн набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Его пальцы продолжали рисовать огненные дорожки и по моей обнажённой спине.

– Я ведь смотрел на тебя, – тихо произнёс он.

– Я думала, мне показалось, – ответила, помедлив.

– Я пел для тебя, сам того не понимая…

– Ты пьян! – перебила, фыркнув.

– Нет! – твёрдо заверил Шейн. – Теперь я это понимаю. Уже тогда… мне хотелось петь для тебя. Из всего зала, только для тебя. Я не люблю смотреть на публику во время выступления. Все эти их лица… слёзы на глазах… и всё потому что каждая пришла посмотреть какую причёску сделали нам стилисты и в какой цвет перекрасили волосы. Ненавижу выряжаться перед концертами, ненавижу цвет своих волос, ненавижу тонны металла на ушах… Но мне нравится быть там. Не для них – для себя. Петь, играть, ощущать себя живым… Ощущать драйв на сцене… Проводить каждый звук гитары сквозь своё тело. Слова… они… словно возносятся к небесам… Не к публике. Слова парят над публикой. Ты была права, Тейт, фанатам плевать на смысл… фанатам нужна картинка.

– Нет, Шейн… – почему-то стало дико не по себе.

Шейн приложил указательный палец к моим губам, и я смолкла.

– Ты была права… Я всегда знал это, но никогда не мог признаться даже себе. Я не мог признаться даже в том, что тогда, на концерте… когда увидел тебя, увидел твои глаза… в них был смысл. Ты не смотрела на меня, ты слушала музыку. Видела то, что по-настоящему важно. А я хотел смотреть только на тебя. Я такой урод…

– Шейн…

– Да, я пьяный урод! И завтра вряд ли смогу в этом признаться, так что лучше выслушай! Если бы не моя трусость, я понял бы это раньше… то, как ты умеешь смотреть. То, как ты видишь людей. Другими глазами… Для тебя музыка… для тебя музыка – целая жизнь. В твоих глазах отражалось каждое слово, которое я произносил…

– Ты не мог этого видеть.

– Теперь вижу. Только понял слишком поздно… Теперь… теперь столько всего надо исправить. Ты не можешь доверять такому, как я. После всего. Я даже обнимать тебя не имею права… целовать тебя… Ты… так прекрасна, Тейт. – Шейн мягко поцеловал меня в губы, долго и так нежно… пытаясь передать через поцелуй всё недосказанное.

Отстранился с новым печальным вздохом:

– Чёрт. Как же я пьян…

– Тогда спи.

– Это была моя песня, – продолжил Шейн, глядя в мои глаза. – На концерте. Это единственная песня из всех альбомов, где музыка и слова целиком и полностью написаны мной. Обычно… этим занимаются другие люди. Нам этого не доверяют.

И Шейн, поглаживая меня по спине, глядя в глаза, тихо и с хрипотцой в голосе спел для меня припев:

– Эта боль – лучшие мои мгновения,
Эта роль – станет для меня последней.
Искусственное сердце и душа горящая…
Только слушай – это всё, что настоящее.

Я коснулась кончиками пальцев его лица, игнорируя слёзы, наворачивающиеся на глаза, потому что я знаю то, чего не знает Шейн. Он думает – всё только начинается. А я знаю, что всё заканчивается, не успев начаться. Потому что так будет правильно, потому что ни мы, ни мир, ни целая вселенная не оставляют за нами другого выбора.

Наши жизни на разных полюсах.

– Слушай меня, Тейт, – тихо прошептал Шейн. – Не смотри. Только слушай. Когда я на сцене… я настоящий. Только там я живой. Слушай музыку… эти слова идут из самого сердца. В них нет лжи, потому что в них я такой, какой есть. Не смотри. Только слушай…

Чтобы спрятать слёзы, я поцеловала Шейна в губы. Он обнял меня крепче, притянул к себе и поцеловал в ответ.

Я не знаю, что чувствую к этому человеку. Клянусь, не знаю… Пока что всё ещё исправимо, думаю, что исправимо, но если этот Шейн, который в данный момент лежит рядом со мной и говорит такие слова – настоящий… то боюсь, что никогда не смогу остановиться. Боюсь, что прощу его рано или поздно. Поверю ему.

А потом всё станет ещё хуже. Всё усложнится ещё больше.

Потому что всегда будут существовать фанаты. Всегда будут существовать контракты. Всегда будет пресса и директора со своими правилами и штрафами. Сколько нужно будет ждать, пока Шейн освободится от всего этого? Пять лет, десять? Да и готов ли он к этому? Нет. Шейн не готов. Человек не может поменяться за один день. Люди в принципе не могут меняться – они могут становиться лучше или хуже, но суть всё равно останется. В каждом из нас. Эта суть заложена природой, родителями, Богом. Судьба никогда не позволит идти ей наперекор, как бы сильно не было стремление. Всё уже распланировано. И пусть всё будет так, как должно быть.

Я и Шейн… пока что это невозможно.

Думаю, это никогда не станет возможным.

Мы слишком разные, хоть и так похожи…

– Миллер…

– М?..

– Ты ведь не прекрасный сон? – тяжёлые веки Шейна были закрыты, губы едва шевелилась.

– Я твой кошмар, Бенсон, – ответила на полном серьёзе.

– Точно, – слабо хмыкнул Шейн, – самый прекрасный кошмар на свете.

Хорошо, что он не видит, как мои горячие слёзы сбегают по виску и увлажняют подушку.