Только с тобой

Илья занимался делами, но постоянно ловил себя на мысли, что это происходит не с ним и не с его семьёй. Он ещё так и не принял факт смерти отца. Казалось, что тот уехал в длительную командировку и обязательно скоро вернётся. Илья закрывал глаза и видел, как отец входит в квартиру. Он недоумевал, зачем эти хлопоты, если в окружении отца нет глубоко верующих людей, кроме бабушки, да и та пришла к богу только под старость.

— Успокойся, — уговаривал его Мишка. — Так надо. Это традиция.

— Кому нужны эти традиции?

— Людям. Им нужно время, чтобы проститься с умершим. Закопали и забыли — это не по-человечески.

На кладбище народу было много. Илья смотрел на крест с портретом отца, на похоронные венки, слегка уже выцветшие на солнце, и слезы наворачивались на глаза. Он сделал вид, что его слепит солнце, и надел тёмные очки. Мама не плакала. Она тихо разговаривала с сослуживцами отца, которые по очереди подходили, желая ещё раз выразить соболезнование и предложить свою помощь.

Когда сидели за столом, Сергей Викторович неожиданно сказал:

— Сегодня душа покойного покидает этот мир и возносится на небо. Я даже слышал, что она перед тем, как уйти, обязательно даст о себе знать.

— Как ты думаешь, это правда? — спросил Илью Мишка. — Мороз по коже, как представлю себе это.

— Не говори ерунды. Неужели ты веришь в эти предрассудки? Люди и не такое выдумать могут.

Друзья отца, выпившие две традиционные стопочки, налили по третьей и, держа их в ладонях, начали тихо разговаривать. Вспоминали отца, годы службы, проведённые вместе, сетовали на несправедливость судьбы, так рано забравшей жизнь у хорошего человека. Звонок в дверь услышали только со второго разу.

— Сынок, кто-то пришёл, открой, — попросила мама.

Илья встал из-за стола и пошёл в прихожую, распахнул дверь, но на лестничной клетке было пусто. Он вернулся к столу.

— Странно, подростки балуются? — покачал головой Пушкарёв.

Второй звонок раздался через минуту. Илья с Мишкой переглянулись и, не сговариваясь, бросились к двери — пусто. Илья почувствовал, как вспотели ладони. Он вытер их о джинсы и зябко повёл плечами.

— А ты говорил: «Предрассудки», — проворчал Мишка.

— Я и сейчас считаю, что это простое совпадение.

— А во сколько твой отец утонул?

— Не знаю точно, пойдём, спросим.

Они зашли в комнату, где гости дружно повернули головы и посмотрели на них. Серьёзные лица не улыбались. Стопки с коньяком так и остались, зажатые в кулаках. Илья растерянно переводил взгляд с одного на другого человека. Неужели эти люди верят в сказки и предания?

— Там никого нет. Тётя Наташа, а во сколько умер Антон Николаевич, — несмело поинтересовался Мишка.

— В шестнадцать тридцать. Так написано в свидетельстве о смерти.

Все дружно посмотрели на часы, которые показывали двадцать девять минут пятого.

— Это душа Антона с нами прощается, — выдохнул потрясённый подполковник Пушкарёв и встал.

За ним потянулись вверх и остальные. В эту минуту в стекло раздался стук. Все дружно повернулись: в раскрытое окно застекленного балкона залетел воробей и стал биться об рамы в поисках выхода. Илья и Мишка выскочили из комнаты. Они махали полотенцами, пытаясь помочь несчастной птице обрести свободу. Наконец воробей нашёл спасительный выход. Он вылетел в окно, сделал круг и пропал в вышине. Ошеломлённый Илья смотрел на серьезных мужчин, прятавших друг от друга лица. Они сжимали в руках все ещё не выпитую третью стопку, но не решались поднести ее ко рту.

— Прощай, Антон! — первым опомнился Пушкарёв и одним движением опрокинул в рот жгучий коньяк. Следом выпили и остальные.

Бабушка стало плохо. Ее увели в спальню и накапали лекарство. Говорить после пережитого стресса не хотелось, и люди стали потихоньку расходиться. Мама встала, чтобы убрать посуду, но ей не позволили подруги. Она так и сидела, уставившись в одну точку, обессилено положив на колени руки.

Илья подошёл к ней и обнял за плечи.

— Мамочка, прости.

— Ты не у меня проси прощения. Ты отца обидел, — Мама всхлипнула и заплакала, первый раз за этот долгий день.

Когда люди разошлись и в доме наступила тишина, Илья снова подошёл к портрету отца. Теперь он совершенно по-другому смотрел на него. Обида куда-то улетучилась. Горечь утраты захлестнула его сердце.

— Батя, прости меня, — прошептал он. Первые слова дались ему с трудом. Он тяжело задышал, преодолевая атаку слез. — Я был полным идиотом, когда заподозрил тебя.

Илья замолчал. Отец на портрете был одет в белую нарядную рубашку с галстуком и слегка улыбался. Сразу было видно, что он фотографировался для какого-то торжества. Теперь же портрет украшала траурная лента. Илья дунул на огонёк лампады, все ещё тлевший возле рамки. Унёс на кухню стопку с налитой в неё водкой и кусочек высохшего хлеба. Потом взял портрет в руки: чёрная лента, чёрная рамка…