Только позови

Это было единственное, что ему разрешили сделать утром. Стрейнджу не позволили даже встать и дали стеклянную утку. Молодой парень сделал ему укол в руку. В операционной его сразу же начал обрабатывать анестезиолог. Каррен, уже с марлевой повязкой на лице и в белой шапочке, подмигнул ему и, улыбаясь одними глазами, принялся объяснять что-то про оксибутират натрия, который вводил Стрейнджу в вену анестезиолог. Стрейндж начал считать от десяти назад, но едва он дошел до шести, как во рту под нёбом у него взорвались удушающие пары. Он хотел помотать головой, но ее уже не было.

Очнувшись, он услышал грохот и увидел огромные движущиеся огни, похожие на зенитные прожектора. Они то вспыхивали белым слепящим светом, то гасли, и глаза не успевали привыкнуть ни к яркости, ни к темноте. Если это воздушный налет, зачем светят? Но это был не налет, а огромный судебный зал. В дальнем конце его в высоком мраморном кресле на массивном мраморном основании восседала огромная фигура в белом. Лицо ее было скрыто. Огни вспыхивали и гасли, искажая линии и формы, и Стрейндж видел зал будто разломанным на части, как отражение в расколотом зеркале, и себя, стоящего перед несметными толпами и ожидающего чего-то. Потом, не открывая лица, фигура в белом подняла тяжелую руку и направила на него указательный палец, толпа приглушенно ахнула, и Стрейндж понял, что проиграл дело. Он не знал, какое дело и что ему грозит. И тут же он услышал чей-то громкий голос. Это был анестезиолог.

— Нормально, все идет нормально. Сейчас мы придем в себя… Так, хорошо! Ну вот, полный порядок.

Стрейндж с трудом разомкнул веки, увидел улыбающегося анестезиолога, но сознание его все еще заполняла фигура в белом, и она была достовернее, чем все остальное вокруг. Она стояла перед глазами и когда его везли, одуревшего от наркоза, по коридорам и дорожкам обратно в отделение, и еще целых два дня, пока ему давали болеутоляющее. Куда бы он ни переводил взгляд, она возникала у самых зрачков.

Каррен не скупился на препараты, даже самые сильные, если пациент мучился от боли. На другой день он подошел к Стрейнджу и, между прочим, сказал, что не разделяет мнения майора Хогана и подполковника Бейкера, будто суть человека — в способности переносить боль. Стрейндж кивал, улыбался и смотрел на него, но видел огромную фигуру в белом и указующий перст. Каррен по сравнению с ней казался бесплотной тенью.

Этот сон произвел на него огромное впечатление. Или видение — Стрейндж не знал, как это назвать. Оно было таким живым и отчетливым, что воспринималось как откровение. Но вот что оно означало? Он понимал, что его будто судили за что-то и решили, что он нужен, и все. Он не знал, за что его судят, и не припоминал, чтобы это разъяснялось во сне. Просто судили — без обвинения, без защиты. Но это не имело значения. Приговор был справедлив. Он хорошо помнил острое чувство вины, а потом огромное облегчение. Облегчение от того, что наконец-то кто-то знает.

В памяти частично сохранилось ясное ощущение того, будто его отправляют назад, туда, откуда он хотел уехать. Очевидно, молчаливо указующий перст означал: возвращайся назад, ты должен быть там. Стрейндж не понимал, куда его посылают.

И после, когда ему уже сняли болеутоляющие и он снова был на ногах, Стрейнджа навязчиво преследовал образ фигуры в белом и указующий перст, и он не мог отделаться от ощущения, что ему что-то сказали.

Собственно, Стрейндж провалялся совсем недолго. По распоряжению Каррена ему разрешили ходить к середине следующего дня.

Каррен не любил гипсовые повязки. Вместо нее Стрейнджу изготовили гипсовую пластину по форме ладони, которая фиксировала только косточки пальцев. Каррен даже утверждал, что травм от тяжелых гипсовых панцирей больше, чем самих ранений.

— У ортопедической хирургии огромные возможности, но мы так мало сделали, — говорил он с сокрушенной улыбкой, присев на краешек Стрейнджевой койки. — Одному богу известно, когда мы достигнем настоящего уровня. Но какой же богатый материал дает нам эта великолепная война! — добавил он, вздернув брови.

Он повернулся к Стрейнджу и, озорно улыбаясь, спросил, не пойти ли им как-нибудь выпить вместе и чтобы Стрейндж пригласил своих приятелей. Стрейндж сказал, что он охотно, хотя не понял, чем вызван такой интерес хирурга к ним четверым. Наверно, это после истории с Преллом.

— Ваш первый сержант Уинч — хват и, должно быть, молодец. Как он провел операцию с Преллом, да еще орден ему устроил! Интересно с ним поговорить.

Стрейндж сказал, что, наверно, это можно сделать, хотя опять не понял, что Каррен имел в виду, говоря «устроил орден».