Только один год

– Лучше, чем нормально. Все очень хорошо. Мой брат Рахул заболел гриппом.

– Ужасно. Он в порядке?

– У него все отлично. Но надо лежать в постели, – весело говорит Пратик. – Я ему помогаю, – переходит он на шепот, – с работой в кино.

– В кино?

– Да! Я теперь ищу актеров для кино. Если наберу десять, то мое имя укажут в титрах. Помощник помощника директора по кастингу.

– Поздравляю.

– Спасибо, – дежурно отвечает он. – Но мне еще четырех надо найти. Завтра еще раз пойду в «Армию спасения», и, может, в аэропорт.

– Если ты едешь в аэропорт, это просто здорово. Меня подвезешь.

– Я думал, что ты возвращаешься в субботу.

– Планы изменились. Теперь завтра.

Затягивается пауза, в которую у нас с Пратиком возникает одна и та же идея.

– Ты не хочешь… – спрашивает он, а я в то же время предлагаю.

– Хочешь, я…

В телефоне эхом звучит наш смех. Я рассказываю, когда меня встречать, и вешаю трубку. Солнце уже садится; у нас за спиной словно полыхает огонь, а перед поездом – уже тьма. Вскоре темнота окутывает все.

Мукеш забронировал мне спальное место в вагоне с кондиционером, на Индийской железной дороге в них температура, как в морозильнике. А выдают лишь простынку. Я дрожу от холода, но потом вспоминаю о теплом толстом гобелене. Когда я разворачиваю бумагу, оттуда вываливается что-то маленькое и твердое.

Это оказывается Ганеша с топором и лотосом; улыбается, как всегда, словно знает нечто такое, до чего остальные еще не доперли.

Двадцать пять Мумбай

Фильм называется Heera Ki Tamanna, что переводится примерно как «В поисках бриллианта». Это кино о любви с Билли Дивали – большая звезда – и Амишей Рай – сверхбольшая звезда – режиссера Фарука Хана, он, очевидно, настолько знаменит, что не нуждается в подробностях. Пратик рассказывает мне все это на одном дыхании; он вообще не смолкает с тех пор, как выдернул меня из зала прилетов и дотащил до машины. На покупки из Раджастхана, которые я искал и за которые отчаянно торговался последние три недели, он едва взглянул.

– Ой, Уиллем, этот план уже устарел, – говорит он, качая головой и огорчаясь, что это требует объяснений. – Я теперь в Болливуде работаю. – Потом он рассказывает, как Амиша Рай вчера прошла настолько близко, что ее сари коснулось его руки. – Думаешь, реально передать, как это было, – ответа он даже не ждет. – Как будто меня ласкали боги. В силах ли я объяснить, как от нее пахло? – Он закрывает глаза и втягивает воздух. Видимо, ее аромат был за пределами слов.

– А что мне делать?

– Помнишь Dil Mera Golmaal? Сцену после перестрелки?

Я киваю. Как в «Бешеных псах»,[61] только на корабле. И с танцами.

– Как думаешь, откуда там столько белых?

– Какая-нибудь чудесная група гоу-гоу?

– Их нашел человек вроде меня, который занимается кастингом! – Он колотит себя в грудь.

– Ты режиссер по кастингу? Серьезно. Нашел десятерых?

– С тобой восемь. Но я наберу. А ты такой высокий, симпатичный и… белый.

– Может, я за двоих сойду? – шучу я.

Пратик смотрит на меня как на идиота.

– Нет, за одного. Ты всего один человек.

* * *

Он привозит меня в Филм-сити, это пригород, в котором находится большинство студий, подъезжает к комплексу, в нем – к какому-то подобию огромного ангара для самолетов.

– Да, кстати, оплата, – небрежно бросает Пратик. – Должен информировать, десять долларов в день.

Я не отвечаю. Я даже не ждал, что мне заплатят.

Он трактует мое молчание неправильно.

– Знаю, что для людей с Запада это немного, но помимо этого предоставляются еда и жилье, так что не придется каждый вечер возвращаться в Колабу. Прошу, пожалуйста, скажи, что согласен.

– Конечно. Я делаю это не ради денег. – Тор то же самое говорила про «Партизана Уилла». Мы занимаемся этим не ради денег. Но в большинстве случаев она произносила эти слова, тщательно пересчитывая заработанное за вечер, либо изучая прогноз погоды в «Интернэшнл геральд трибюн», чтобы выбрать самое солнечное – и прибыльное – место для следующих выступлений.

Тогда я действительно в основном играл ради денег. Зарабатывал я с «Партизаном Уиллом» немного, но мне хватало, чтобы не возвращаться домой, где меня никто не ждет.

Забавно, с тех пор мало что изменилось.

* * *

Когда мы приходим на место, Пратик знакомит меня с Аруном, помощником кастинг-режиссера, который ненадолго отвлекается от беседы по сотовому, чтобы меня оценить. Говорит Пратику что-то на хинди, кивает мне, а потом рявкает: «Костюм».

Пратик сжимает мою руку и ведет в костюмерную, где стоит несколько вешалок на колесиках с костюмами и платьями, заведует которыми измученная женщина в очках.

– Ищи, что по размеру подойдет, – приказывает она.

Тут вся одежда на людей как минимум на голову ниже меня. Как раз настолько я возвышаюсь над индусами. Пратик волнуется.

– У тебя есть костюм? – спрашивает он.

В последний раз я облачался в костюм на похоронах Брама. Нет.

– В чем проблема? – резко спрашивает Нима, гардеробщица.

Пратик подхалимствует, прося прощения за то, что я такой высокий, словно это какой-то недостаток характера.

Она недовольно вздыхает.

– Подождите.

Пратик встревоженно смотрит на меня.