Только один человек

«Горе мне!» — только и подумал Шалва и, согнувшись вдвое, вышел, прихрамывая, на авантеррасу:

«И с чего он охромел за какие-то две минуты», — подумал один из константинов, уже явно враждебно.

А Шалва, на авантеррасе вовсю расчихался, раскашлялся, расперхался, он будто вот-вот собирался что-то сказать, но ему никак не давал кашель. И все-таки в конце концов он кое-как начал:

— Я — купец Панталоне, влюбленный во Фламинию, здравствуйте. Ааа-пчхик!

Не пещерная стояла тишина, а безмолвие гробницы.

«Я утопист! — с ужасом подумал Васико, — утописты мы — и обамои брата, и я!»

— Переходи на Капитана... — шепнул ему Шалва.

Но Васико уже утратил свой недавний запал; все, что ему уда­лось, это только промямлить:

— Поди сюда, Бригелла!

Некоторое время ничего не было слышно, потом Гриша отклик­нулся:

— Бегу, сеньор, вот только лицо сполосну.

Плохо было дело... На дворе стояла непроглядная тьма.

— Переходи на Капитана, говорю, — снова шепнул Шалва, — Капитан наверняка возымеет свое действие...

Другого выхода не было. Мигом сбросив накидку и сорвав маску, Васико пришлепнул себе толстые усы, выхватил пластмассовый меч и:

— Капитан Спавенто! — по возможности браво начал он, — огонь и кровь, первенец землетрясений и молний. Истребитель мавров, сеющий вокруг себя ужас и смерть, я, не найдя на земле подходящего медведя, с которым мне не стыдно было бы помериться силой, поднимаюсь на седьмое небо, где весьма успешно охочусь на состоящую из звезд Большую Медведицу. А теперь вот я пришел к вам, здравствуйте!

— Хорошо, хорошо, поняли, сударь, ну здравствуйте, привет вам, еще раз здравствуйте. А дальше?..

Самый вспыльчивый из всех сельчан — Вахтангия, — уже вот- вот собирался выкрикнуть: «Над собой, над собой лучше посмейтесь, господа хорошие», как вдруг...

— Я — майор Гратиашвили, — внезапно выпалил Васико, и у Шалвы странно дрогнуло сердце. — Я — гордость артиллерийского подразделения и без труда на лету могу сбить, из пушки воробья, хо­тите — самца, хотите — самочку, мне все едино, — и, подкрутив ус, добавил заносчиво: — С того и сохнут по мне все женщины.

— Чтоб ты подох! — беззлобно вырвалось у зрителя в галошах.

— Я, полный майор Гратиашвили, из всех влюбленных в меня женщин выбрал одну — ту, что прославилась своей красотой и пре­лестью от Чиатура, минуя Кацх-Зестафони, аж до деревни с легким свирским вином, чем не то чтоб огорчил целую уйму остальных, но разжег в их сердцах такой буйный огонь, какой не пылал и на заводе ферросплавов.

— Ауф! — довольно выкрикнул один из датико.

— Но один негодяй очень мне мешает. — Он обернулся к Шал­ве. — А коль скоро вы являетесь опекуном этой девушки, я просил бы вас дать нам разрешение обвенчаться, мой... Пантелеймон!

— Кто это тебе «мой Пантелеймон!» — притворно возмутился обрадованный Шалва, — как ты смеешь... Я —дворянин, а ты кто такой!

— А я — князь, — горделиво выпятил грудь Васико.

— Гратиашвили, да чтобы князь, не слыхал, не слыхал.

— И не могли бы услышать, — не сдавался Васико, — потому что Гратиашвили — псевдоним нашего рода; а псевдоним нам по­надобился потому, что дядя моего дедушки, Алмасхан Орбелиани, заколол своего господина, как пестрого борова. Вот мы и взяли себе чужое имя, чтоб нас никто не прижал.

Пантелеймон было призадумался, но вскоре лицо у него про­яснилось:

— Какую фамилию носил ваш господин, извините? Если вы Орбелиани и если вы убили своего господина, то им должен был быть сам царь — Багратиони! Что-то я не припомню этого из истории.

Поднялся смех, все зашумели: «Верно, правильно...»

Но Васико все не отступал:

— Алмасхан Орбелиани тогда был на практике в Новой Зе­ландии.

— И убил тамошнего царя?

— Ну да?! — согласился Гратиашвили, — из тете.

Пантелеймон на минуту задумался и:

— Но где было, парень, тогда тете?

— Где могло быть,— в руке.

Публика почему-то поддержала обманщика Васико:

— Молодцом, так его...

А в сторону Шалвы подряд понеслось:

— Отвяжись...

— Не приставай...

— Ничего я не знаю! — пришел в ярость Пантелеймон. — Воспи­тание-образование Фламинии... ээ... Маргалиты стало мне в двад­цать тысяч новыми, возмести мне расходы и бери ее, пусть она будет твоей. Всего хорошего.

— Откуда мне взять двадцать тысяч? — с горечью промолвил Васико.

— А ты нарисуй, нарисуй! — посоветовал какой-то симон, и снова поднялся смех.

— Как нарисовать, — затосковал Василий Гратиашвили. — У меня нет денег даже на карандаш... все спустил...

— Почему, чертяка ты эдакий? — поинтересовался единственный в своем роде миша.

— Истратил на плохих женщин.

— Не смог усидеть, да? — крикнул ему человек в галошах.

— Не смог, — грустно подтвердил Васико.

— Почему, голова...

— Люблю женщин, что тут будешь делать...

— Провались ты! — воскликнула пышная бухгалтерша и зали­лась смехом, от чего изрядные ямочки на ее ярко-красных щеках стали еще глубже.

«Кажется, я не утопист! — радостно подумал Василий, — кажется, не утопист я...»