Только обгон: (По мотивам мемуаров йийита Гэя)

И ещё я подумал — наверное, только я подумал, расчётчик по профессии, логик по складу ума, — что Джэй отыграл у нас полтора месяца. Мы уже близки были к тому, чтобы перехватить первую производную, превзойти “Паломник” в скорости. Но теперь мы вынуждены заморозить темп. Если ботик был спущен, когда “Паломник” шёл со скоростью 0,53 с, значит, и подобрать Джэтту мы обязаны на той же скорости, метр в метр. Каждый знает: столкновение даже при двадцати метрах в секунду — катастрофа для машины и пассажиров. Следовательно, через полтора месяца мы должны идти со скоростью 0,53 с. А на “Паломнике” уже знают о погоне, времени терять не будут.

Ну и пусть! Наверстаем. Сначала будем жать что есть силы, нагоняя скорость, потом начнём снижать, тоже нажимая что есть силы, а когда поравняемся, выручим девушку, нажмём вдвойне. И обгоним всё-таки подлого Джэя. Не уйдёт!

И мы начали жать: 3 g; вес довели до десяти пудов. Сэю Большому до девятнадцати. Работу отменили всю, кроме самой необходимой, лежали и дышали. Сэтту от кровати к столу водили под руки, как старуху. Все мы выглядели стариками: щеки обвисшие, глаза подпухшие, походка шаркающая. И в голове мыслей никаких. Одна только, полусонная: “Где ракета Джэтты? Откуда приходит SOS? Надо бы посчитать координаты…”

Ещё счастье, что аварийный сигнал поступал безукоризненно. Не будь сигнала, разве нашли бы мы ракетный ботик в чёрном космическом океане? Но сигнал не смолкал, и чем ближе, тем точнее получался пеленг. Когда расстояние сократилось до нескольких светочасов, некое тело в пространстве засёк и наш локатор. С этих пор мы не выпускали его из креста нитей. Ближе, ближе, ближе! Между нами уже не световые часы, а световые минуты, а там и световые секунды. (Одна световая секунда — примерно расстояние от Земли до Луны. — Примеч. автора). И вот настаёт торжественный момент, когда мы с Сэем Маленьким вдвоём садимся в нашу спасательную реактивную шлюпку. Я настоял, чтобы Рэй не поехал с нами. Коварный Джэй мог придумать какие-нибудь каверзы, требовалась величайшая осторожность и неторопливость, тут пылкий влюблённый был бы неуместен, рвался бы рисковать.

И вот мы подводим нашу шлюпку к шероховатому, изъеденному космической пылью борту бота Джэтты, присасываемся к шлюзу, через тамбур проникаем внутрь. Перед нами в гулком пустом помещении стеклянный бак на ножках, стеклянный гроб — иначе не назовёшь. И в гробе том… спящая красавица!

Это поразило нас: какая красавица! Мы думали о Джэтте как о жертве, несчастной, замученной, ожидали, что встретим в каком-нибудь закутке одичавшую от одиночества, полубезумную женщину, распатланную, с седыми космами и потухшими глазами. А перед нами лежала в саркофаге золотоволосая наяда с точёным носиком и крохотными губками, с длинными ресницами, как бы нарисованными на стеариновом бескровном, неживом, но очень спокойном лице. Джэтта спала все эти недели, пока, волнуясь и надсаживаясь, мы спешили к ней. Гибель угрожала ей ежесекундно, но она проспала бы и свою гибель. И Джэтта спала, когда мы внесли её в салон нашей “Справедливости”. А когда пробудили, в точности следуя инструкции (инструкция была приложена), и начерченные ресницы распахнулись, открыв зеленоватые глазищи, томный голос проворковал:

— Рэй, ты опять снишься мне? Не уходи, пожалуйста. Я не хочу просыпаться.

— Вот это настоящая любовь! — вздохнула Сэтта.

Праздничный был момент, вероятно, самый радостный после старта. Приятно спасти живое существо от гибели, спасти настоящую любовь, увидеть сияющие, совершенно счастливые глаза товарища, хмельного от радости, растерянного, поглупевшего. И слышать девичью суету вокруг влюблённых: “Ах, свадьба!… Ах, не по правилам!… Ах, мне нечего надеть!… Ах, что мы приготовим, что на стол поставим? Сервировки нет никакой!… Сэтта, ты ночуй в лаборатории, пусть у невесты будет отдельная комната!… Ребята, распределите между собой дежурства, Рэя нельзя тревожить!… Гэй, а ты возьми на себя расчёты. Рэй не может считать, у него медовый месяц…”

Девушки суетились и щебетали, ребята дежурили, я рассчитывал трассу, делал штурманскую работу Рэя. И может, потому я первый понял, какого троянского коня подослал нам Джэй.

Не верьте ходячему лозунгу: “С милым рай и в шалаше”. В шалаше тесно, сыро, холодный ветер дует в щели, можно простудить ребёнка. Подлинная мечта девушки — это любовь принца. Пусть милый совершит чудеса геройства, чтобы вызволить меня из дома чёрствого отца, и отведёт в свой дворец, а не в шалаш.