ТОЛЬКО НЕ В ЭТОТ РАЗ

«Лысый», тем временем, залив все полы своей кровью, потихоньку затихал, готовясь «отдать Богу душу». Картина, в этом небольшом помещении, становилась ужасной. Поднявшийся с полу, Никита весь, с головы до пят, был измазан кровавою жидкостью. «Рыжий», ворочаясь в бессилье по полу, словно бы купался, в растекающейся по кругу кровище. «Чернявому» все-таки удалось, передвигаясь на четвереньках, заползти за другой край стола, где он, наконец-то, нащупал табельное оружие младшего лейтенанта.

Оба противника встали одновременно. Протирая от слез оставшийся глаз, бандит выставил вперед пистолет, водя им из стороны в сторону. Бирюков уверенным шагом направился прямо на этого раненого бандита, удерживая нож на прямой вытянутой руке, прижимая ее к бедру. Они оказались друг против друга в тот самый момент, когда «Черный» отнял от лица свою руку. Ни секунды немедля, полицейский аккуратно отвел в сторону вооруженную руку преступника, и всадил ему в нижнюю часть живота острозаточенный нож глубоко – по самую рукоятку.

Глядя в единственный глаз оставшегося в одиночку бандита, Никита стал медленно поднимать кверху лезвие, водя им взад-вперед, распарывая врагу полностью брюхо. По мере продвиженья клинка, взгляд бандита становился все более безжизненным, а ноги подкашивались. Он постепенно стал оседать ближе к полу. Рука, удерживавшая пистолет, опустилась и безвольно повисла вдоль тела. Бирюков же остановился лишь только тогда, когда поварской шеф-нож уперся в грудную клетку.

- Будь ты проклят, «ментяра», - только и смог что сказать на прощанье преступник, в ту же секунду «отдав Богу душу».

Освобожденные от кожного покрова внутренности вывалились наружу, в тот самый момент, когда бездыханное уже туловище безвольно падало вниз. В то же мгновение стала открываться дверь, ведущая во внутренние помещения дома. Это возвращался главарь закончивший сделку с Романом. Он возвращался беспечно, будучи уверенным, что доносящиеся из комнаты шумы, это мученические крики пытаемого полицейского. Ему и в голову не могло даже прийти, что там что-то может случиться не так, как было задумано.

Это было, наверное, его главной оплошностью в жизни. Распахнув дверь, он сделал уверенный шаг внутрь обеденных помещений. Ошарашенными глазами бандит стал разглядывать представшую его взору картину. Тех долей секунды его замешательства было достаточно, чтобы Никита смог принять единственно-правильное решение.

В его голове за это мгновение промелькнули те усиленные изнурительные тренировки, которыми были наполнены его армейские будни, когда он проходил срочную военную службу в воздушно-десантных войсках. Одним из требуемых на зачет элементов было метание точно в цель стальных финок-ножей. Боец Бирюков долго осваивал эту науку, но все же смог достичь определенных положительных результатов. Все бросаемые им клинки стали благополучно достигать требуемых мишений.

Вот и сейчас, это умение, вынесенное им со времен солдатских занятий, пригодилось, как нельзя, кстати. Никита, как раз, извлекал лезвие из распоротого живота «Чернявого». Лишь слегка повернув голову на раздавшийся сзади него отчетливый шум, полицейский мгновенно оценил ситуацию и натренированным движением мощно метнул нож в сторону очередного врага. Клинок вонзился точно в лицо главаря этой преступно-устойчивой группы, ровно между левым глазом и ртом, почти вплотную к самому носу.

Бандит упал, как подкошенный, так до конца и не осознав, как одному худощавому юноше удалось перебить всех его опытных сотоварищей – беспощадных преступников. Однако, дело было еще не законченным, так-как оставался еще один, хоть и мало-мальски обездвиженный, но еще живой и опасный противник. Он, растирая своим телом по полу кровь, пытался ползти к входной двери, через которую вошел, уже мертвый главарь. Недавно такой смелый и уверенный в себе преступник теперь, «сходив по маленькому» прямо в штаны, вопил, что есть мочи:

- Помогите! Здесь убивают!

Очевидно, в доме больше никого не было, так-как все его крики оставались тщетными и не привлекали к себе ничьего больше внимания. Либо же остальные жильцы были в курсе, что должно было случиться в обеденной комнате и не придавали естественному при таких обстоятельствах шуму никакого значения.