Только мой…

— Думаю, все будет хорошо. Главное, не волнуйся, а мама все тебе простит. Вот увидишь, — успокаивал Вильгельм.

Малыш спал, и они пошли в гостиную. Татьяна смотрела телевизор, сидя в кресле, рядом с ней расположилась Синди, которая изредка шевелила одним ухом, будто пыталась что-то расслышать. Вильгельм прошел к себе в кабинет, оставив мать и дочь наедине.

Полина подошла к матери, присела на корточки перед ней, обняла ее колени и посмотрела полными слез глазами:

— Мамочка, милая, прости меня… Так получилось. Я люблю его, — слезы катились по щекам дочери, а у матери сжималось сердце от боли.

— Я знаю, — сказала Татьяна, — поэтому отступаю. Будь счастлива, дочь. Тебе растить сына. Может, еще и дочка будет. Вам жить. Храни вас бог.

— Мамочка, — рыдала Полина, — ты такая… ты — самая лучшая. Я люблю тебя.

Поля обнимала мать, целовала ей руки, плакала и просила прощения. Татьяна давно не слышала от нее таких ласковых, искренних слов.

— Доченька, перестань, у тебя может пропасть молоко. Татьяна собирала последние силы и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться самой.

— Все, все, пойдем к моему внуку.

Полина встала, мать обняла ее. Дочь уткнулась в ее плечо и некоторое время они стояли молча.

— Не переживай за меня. Я выдержу, — сказала Татьяна. Они поднялись к Генриху, малыш все еще спал.

Глава 38

Прошел месяц. Татьяна и Вильгельм развелись, Генрих получил фамилию отца. Регистрировать брак с Полиной он решил, когда уедет бывшая жена, чтобы лишний раз не травмировать ее.

Татьяна собиралась во Владивосток, Вильгельм пообещал перевести на счет деньги, как только она откроет его в местном банке. Собирая вещи, она взяла в руки портрет, где они с мужем улыбались друг другу, счастливые и любящие. «Теперь будет другой портрет, с другими лицами», — грустно подумала она и аккуратно положила его в чемодан.

Напоследок долго осматривала дом, к которому уже привыкла, вещи, которыми пользовалась каждый день, и мысленно попрощалась со всем, что стало дорого. Билет лежал на столике, чемодан был собран, она ждала только Вильгельма, который должен был проводить ее в аэропорт. У Татьяны было ощущение, будто она умирает… С его родителями решила не прощаться. Женщина понимала: эту историю еще долго будут обсуждать в городе, а ей не хотелось никаких переживаний.

Полина спустилась вниз с Генрихом на руках. Синди, чувствуя разлуку, терлась возле ног Татьяны и никак не хотела уходить.

— Мама, я желаю тебе счастья…

Татьяна посмотрела на нее, на Генриха и не смогла больше сдерживать слезы. Достала из сумочки платок, вытирала их, но предательская влага вновь и вновь появлялась на глазах. Разве думала она, что когда-нибудь расстанется с дочерью, с внуком? Но по-другому сейчас нельзя. Она подошла к Полине, обняла и сказала:

— Девочка моя… В самом страшном сне не может привидеться такое — мать и дочь полюбили одного мужчину. А в нашей с тобой жизни вышло. Выхода другого нет: третий лишний…

— Мама, я буду тебе звонить, обязательно.

— Думаю, теперь будешь.

Вошел Вильгельм. Он не любил долгих прощаний.

— Я готов, присядем на дорожку.

Все сели. Наступило тягостное молчание, чтобы не смотреть друг другу в глаза, они опустили головы.

— Ну, поехали, — скомандовал Вильгельм.

Татьяна поцеловала малыша, Полину, подошла к Марте, обняла ее.

— Марта, спасибо тебе за все. Полина тоже любит цветы, — сказала она на прощанье.

Провожая хозяйку, Марта вытирала слезы. Она совсем недавно узнала, что произошло в этой семье, и никак не могла поверить, что в жизни такое бывает.

Татьяна ласково погладила Синди и вышла на улицу. До аэропорта ехали молча, слушали спокойную музыку, и каждый думал о своем. Ее печаль, разочарование, горькая обида были для него невыносимы. «Какой я бессердечный негодяй! Как старательно убеждал себя, что наше взаимное чувство было мимолетным, чтобы подавить угрызения совести… Буду сердечно рад услышать, что она вышла замуж», — думал Вильгельм. А Татьяна решила, что все уже сказано, говорить больше не о чем:

«Обратного пути нет, он это осознает и молчит по этой причине».

В окна машины хлестал мокрый снег, навевая еще большую тоску.

Вильгельм дождался регистрации авиабилетов, и когда пассажиров пригласили в зал ожидания, обнял Татьяну и сказал:

— Дорогая, прости, если сможешь. Ты прекрасная женщина. Быть с тобой рядом — величайшее счастье.

— Прощай, — оборвала Татьяна.

Он поцеловал ее в щеку, и Татьяна смешалась с толпой пассажиров.

Домой Вильгельм вернулся подавленный. Он не знал, о чем говорить с Полиной в эти минуты.

— Дорогой, — сказала она, — мне тоже тяжело, как будто потеряли близкого человека. Нужно это пережить. Хоть и говорят, что на чужом несчастье счастья не построишь, у нас все будет хорошо.

— Да, к сожалению, эта поговорка очень кстати… И как бы мы ни пытались оправдаться, мы нанесли Тане страшную рану. А представь, если бы она не дала развод, мы с тобой страдали бы, мучились, как прежде, а ребенок бы рос без отца… Наверное, и она не была бы счастлива. Жить во лжи нельзя, — рассуждал Вильгельм.