Только между нами

Мой настрой на поддержание диалога начинает стремительно гаснуть. Своими сарказмом и пренебрежением Роман топчет его на корню. Я пытаюсь вспомнить, всегда ли так было. Муж никогда не был слишком общительным, и в нём всегда присутствовал определённый снобизм, но едва ли он излучал столько негатива. Говорить больше не хочется, чтобы не транжирить свой и без того скудный запас воодушевления.

— Как твои анализы? — спрашивает Роман, когда тишина становится чересчур очевидной.

— Результаты будут готовы завтра. Только один анализ в конце недели.

Снова повисает молчание.

Я начинаю прокручивать в голове вопросы, которые муж при желании мог бы задать. Например, спросить, для чего я сдавала анализы? Что говорят врачи о моём текущем состоянии? Готова ли я к новой беременности? Не страшно ли мне снова пройти через этот ад?

Это ведь нас обоих касается. Ребёнок, за которого я столько бьюсь, — он не мой, а наш.

— Чай будешь? — Отодвигаю от себя тарелку с почти нетронутым ужином и поднимаюсь.

Попытки возобновить разговор ничего не принесут, а я терпеть не могу есть в тишине. Хотя Роман в последние дни прилагал усилия, чтобы наладить наши отношения, это не решает проблему — у нас разное мировосприятие. Он считает, что возможность смотреть на окружающих свысока — то, к чему необходимо стремиться, а я думаю совершенно иначе.

— Буду.

Я ставлю на стол две чашки, терпеливо выжидаю, пока чай остынет, но в итоге делаю всего один глоток и, сославшись на усталость, ухожу на второй этаж. Внутри покачиваются лёгкие волны горечи и раздражения. Раздражение — это тоже хорошо. Оно появилось впервые со дня моего преступления и знаменует собой победу над чувством вины.

Правда, лучше от этого почему-то не становится. То, что я ощутила сегодня на совещании, идеально подходит к моему состоянию сейчас: снова вздрагиваю под порывами ветра, глядя, как тёплый шарф улетает от меня всё дальше и дальше.

Скрипит дверь, щёлкает выключатель. Прижавшись щекой к подушке, я смотрю, как Роман избавляется от одежды и, оставшись в трусах, идёт к кровати. Жмурюсь, когда он обнимает меня сзади и его рука сжимает грудь.

— Ну, теперь у тебя никаких отговорок не осталось?

Молчу, позволяя ему стягивать с меня пижамные шорты. В моём арсенале действительно не осталось больше ни одной отговорки.

27

Стелла

— Может, на выставку сегодня сходим? — предлагаю я после того, как обсуждение будущей рекламной стратегии подходит к концу. — Иммерсивный перфоманс. У них такая афиша интересная: сочетание искусства и методов арт-терапии. Будет как минимум познавательно.

Роман с нетерпеливым вздохом откидывается в кресле и презрительно кривит губы.

— Очередная придуманная чушь с эффектным названием, чтобы срубить денег на желающих выпендриться. Сходи одна или свою подружку из отдела кадров возьми. Знаешь же, что я такую херню терпеть не могу.

— А что ты вообще любишь, Ром? — переспрашиваю с деланым спокойствием, хотя в висках уже вовсю начинает бушевать гнев. — Ну помимо ресторанов? Есть что-нибудь, что тебе нравится? Мои друзья для тебя недостаточно хороши. Мои предложения о совместном досуге — тоже. Так, может, сам предложишь что-нибудь?

— Я слишком много работаю, чтобы в своё свободное время страдать хернёй. Общаться с людьми, барахтающимися в болоте, которое я перерос на первом курсе университета, и расхаживать в толпе хипстеров, пытаясь разглядеть искусство в куче говна, — это не моё. — Муж тянется за телефоном, известившим в этот момент о входящем сообщении, и, быстро пробежавшись глазами по экрану, резюмирует: — Можешь считать, что я слишком себя ценю для этого.

— А я, по-твоему, себя на помойке нашла, если могу общаться с теми, о ком не печатают статьи в «Экономисте»? — От возмущения позволяю себе перейти на повышенный тон. — И очевидно, вкус у меня дерьмовый, потому что я лихо не поливаю помоями то, о чём не имею ни малейшего понятия.

— Я не собираюсь с тобой скандалить, Стелла. Хочешь приобщиться к сомнительному прекрасному — приобщайся без меня. И когда в следующий раз захочешь порассуждать о статьях в «Экономисте», вспомни, благодаря кому ты живёшь так, как живёшь.

— Ты, кажется, что-то путаешь, Рома. Ты меня не на улице подобрал. Я и до брака с тобой прекрасно зарабатывала. И напомню: это ты уговорил меня перейти к тебе на работу.

— Мне ехать нужно. — Роман встаёт и подхватывает с кресла пиджак, давая понять, что разговор окончен. — Буду поздно.

Он выходит из кабинета, а я остаюсь сидеть в кресле, сжимая и разжимая кулаки от бессилия и разочарования. Даже удивительно, что интуиция Романа работает настолько безотказно. Тогда, после приезда из Мурманска, ему удалось нокаутировать мою совесть и заставить меня поверить в то, что он готов стараться ради нас. Но едва я вновь добровольно положила голову на плаху нашего брака, как он не преминул взмахнуть топором. Всё стало как раньше — как происходило уже десятки раз. И почему-то это «всё» сейчас ощущается гораздо больнее.

Я встаю и, найдя на столе пульт, выключаю кондиционер. Слишком холодно. Я продрогла до костей.

* * *