Только М.А.Т или иномирянка со своим уставом

Женя ничего не ответила, поднял на руки и куда-то понёс, уже через минуту меня умывали ледяной водой, а через пять поили какой-то порошковой водой со вкусом мяты и ещё чего-то. Гадость! А через десять усадили на кровать и приказали раздеться и забираться под одеяло.

Женя отвернулся, а дождавшись выполнения оперативного задания, распахнул окно, впуская морозный воздух.

Почти сразу стало легче. Головокружение прошло, а духота не душила. Но я всё равно чувствовала, что пьяна.

— Легче? — дядя сел рядом, положив ладонь на моё плечо, укрытое теплым одеялом.

Кивнула в ответ.

Почему-то вспомнилось замечание Маринки, что Женя является лакомым кусочком для женщин. И сейчас эта мысль не давала мне покоя, а нутро разъедал вопрос. Я перевернулась на спину и решительно посмотрела в его глаза.

— У тебя есть кто-нибудь?

В его глазах мелькнуло удивление, но тут же исчезло, скрываясь за маской безразличия.

— Ты пьяна. — Решил увернуться от ответа? — Спи. — Ну точно!

Он попытался встать, но был схвачен за руку.

— Ты не ответил.

Женя прищурился.

— Зачем ты спрашиваешь?

— А зачем ты отвечаешь вопросом на вопрос?

Улыбка скользнула по его губам, но он (О, Боже!) снизошел до ответа смертной.

— Нет. У меня никого нет.

Я сама не заметила, как облегченно выдохнула, но зато поняла, что моё лицо сейчас сканируют, как никогда. Пришлось невинно улыбнуться в ответ.

— Маринка спрашивала. — Женя прищурился, а я испугалась, что он мог вычислить мою маленькую ложь и легла на другой бок. — Спокойной ночи.

Затылка коснулись его губы, вызывая мурашки.

— С днём рождения, маленькая моя.

Маленькая моя… Он уже очень давно не называл меня так ласково и это дало о себе знать учащенным сердцебиением. Кровь прилила к щекам, а губы засаднило.

Кровать освободилась от лишнего веса, я услышала, как заботливой рукой закрываются створки окна, чтобы я не простыла за ночь, а потом и свет погас.

Выдохнула, сдерживая непонятные чувства. Чувства, которых быть не должно. Чувства, которые можно полелеять сейчас, но завтра, когда протрезвею, они должны быть закрыты на семь замочков и один амбарный и никогда о себе не напоминать. Потому что нельзя. Потому что неправильно. Потому что аморально.

“У него никого нет. Никого.” — проносилось в мыслях сто тысяч раз и это приносило облегчение, радость, надежду…

НЕТ! Никакой надежды!

Соскочила с кровати и принялась растирать лицо руками, пытаясь загнать мыли поглубже, но поздно, я уже дала им спуск.

А что, если… Что, если?