Только лучшее

Мать никогда не стеснялась спросить о том, что хотела знать, но эти слова Берни пугали. Даже будучи без ума от Изабель, он не мог назвать их отношения словом «любовь». Слишком хорошо он помнил, как тогда, в Мичигане, предложил Шейле на день Святого Валентина руку и сердце… строил планы на свадьбу. Он не хотел еще раз оказаться в подобном положении и тщательно избегал привязанности и каких-либо обязательств, предпочитая свободные отношения.

Берни не смог придумать ничего лучшего, чем сказать:

– Мы хорошие друзья.

Мать пристально посмотрела на него:

– А мне кажется, это нечто большее.

Берни не стал спорить:

– Ну хорошо, пусть так, но о свадьбе речь не идет. Ты удовлетворена? А теперь давай наконец что-нибудь закажем.

Он выбрал стейк, а мать – филе палтуса. Теперь их разговор стал почти дружеским, мать живо интересовалась всем, что происходит у него на работе, как вообще дела в магазине. Она редко виделась с сыном: все его свободное время теперь занимала Изабель.

Они были неразлучны, и осенью, отправляясь по делам в Европу, он взял Изабель с собой. Пара производила фурор повсюду, где бы ни появлялась. Незадолго до Рождества Изабель переехала к нему. Берни в конце концов сдался и, как его это ни пугало, пригласил ее в Скарсдейл. Она держалась с его родителями ровно и доброжелательно, но не лезла из кожи вон, чтобы понравиться, а потом ясно дала Берни понять, что не горит желанием часто с ними встречаться.

– Я бы предпочла больше времени проводить наедине, – сказала Изабель, очаровательно надув губки.

В постели она была великолепна: нежна и в то же время требовательна. Ему в ней нравилось все. Иногда он просто стоял и с восхищением смотрел на нее, пока она накладывала макияж, или сушила волосы, или выходила из душа, или входила в дверь с папкой в руках. Каким-то неведомым образом она приковывала к себе внимание. Даже его мать при встрече с ней присмирела. Изабель обладала странной способностью: рядом с ней каждый чувствовал себя незначительным, будто съеживался, но только не Берни – он, наоборот, рядом с ней чувствовал себя настоящим мужчиной. Их отношения строились больше на страсти, чем на любви. Они занимались любовью всюду: в ванне, под душем, на полу, на заднем сиденье его автомобиля, а как-то раз чуть было не сделали это в лифте, но вовремя опомнились: лифт дошел до их этажа и двери вот-вот должны были открыться. Казалось, они не могли насытиться друг другом. Весной они опять поехали во Францию, потом в Ист-Хэмптон, но теперь у них уже было больше знакомых и как-то на пляже в Квоге внимание Изабель привлек некий голливудский кинопродюсер, и на следующий день Берни не мог ее найти. В конце концов он обнаружил ее на палубе пришвартованной яхты в самой недвусмысленной позе. Берни на мгновение застыл и просто тупо смотрел на них, потом со слезами на глазах поспешил прочь. Он вдруг осознал то, что очень долго не желал признавать: она не просто красивая женщина и великолепная любовница, он полюбил ее, и потерять ее будет очень больно.

Изабель, когда вернулась, извинилась за долгое отсутствие и откровенно рассказала обо всем, что произошло, о том, чего хочет от жизни, о том, что для нее значат отношения с Берни и что он ей дает. Новый знакомый был совершенно ею очарован, о чем Изабель говорила прямо взахлеб к великому разочарованию Берни.

– Бернард, я не могу до конца дней жить в клетке. Я хочу быть свободной, лететь, куда мне хочется.

Однажды он уже это слышал. В другой жизни. Только тогда у девушки были армейские ботинки и дорожная сумка, а сейчас – платье от Шанель, туфли от Гуччи, а в соседней комнате стоял раскрытый чемодан от Луи Виттона.

– Насколько я понимаю, под клеткой ты имеешь в виду меня?

Берни поразила брезгливость в ее глазах. Нет, он не собирался это терпеть, ни в коем случае. Теперь оставалось только гадать, впервые ли она изменила ему.

– Нет, дорогой, ты не клетка, ты очень добрый, но такой предсказуемый. И наша жизнь… Мы притворяемся, будто женаты… Это не может продолжаться бесконечно.

С того дня, когда она переехала к нему, прошло всего восемь месяцев, а для нее они стали вечностью.

– Похоже, с самого начала я неправильно воспринял наши отношения.

Она кивнула, и на мгновение он ее возненавидел: стоит перед ним – такая красивая и такая равнодушная… чужая.

– Да, Бернард, думаю, это так, – а потом как нож в сердце: – Я хочу на какое-то время уехать в Калифорнию. Дик обещал устроить для меня кинопробы, и, возможно, я смогу сняться в его фильме.

Берни достал сигарету, хотя курил очень редко.

– Ты никогда не говорила, что хочешь сниматься в кино.

Но в этом был резон: такое лицо и такую фигуру грех прятать, журнальных обложек ей явно недостаточно.

– Я не думала, что тебе это интересно.

– Значит, для начала ты хотела выжать все что можно из «Уольфс»? – Он никогда не говорил с ней таким тоном и на подобные темы. Она в нем больше не нуждалась, и, по правде говоря, это было обидно. Берни пересек комнату, остановился и посмотрел на нее сквозь облачко дыма. – Смотри не пожалей: не делай ничего второпях.