Только хорошие умирают молодыми

А ведь мне знаком этот почерк, подумал Музыкант. Только там люди пропадали, не оставляя следов. Потому что у виновника их пропаж было время замести следы. А здесь он, видимо, торопился, и поэтому пришлось ему работать грязно. Некогда было убирать трупы или хотя бы сделать что-нибудь для того, чтобы их смерть выглядела более естественной. Не было времени, например, отвести всех, кому не посчастливилось услышать флейты говорящей крысы, к берегу реки и заставить прыгать на лед с двадцатиметровой высоты. А ведь там бы мы могли никогда не найти их тел: высоко, все заметено снегом…

Но что он делает тут? Как он здесь оказался и, самое главное, как узнал? Действительно ли Флейтист пришел сделать за нас нашу работу, или же ему нет разницы, каких людей убивать?

Олег попытался заставить свое шестое чувство проснуться, выбраться наружу, нащупать что-нибудь, но все было тщетно. Внутренний локатор упорно молчал, предоставив Музыканту самому решать свои проблемы. Ну, подумал снайпер, может быть, это стоит понимать так, что Флейтист был здесь, но уже давно ушел, достигнув цели. Конечно, можно намекнуть Доценту на крысу с флейтой, однако Олегу до одури надоело выглядеть идиотом. Чего доброго, штабист выслушает, хмыкнет и заведет пластинку об Олеговых придурях. Доцент, конечно, не Вась-Палыч, презрительного пренебрежения от него ждать не стоит, но и понимания, к сожалению, тоже не получишь. Хватит, пару раз попытался сказать Штабу правду. Не хотят слушать — не надо. Просто, несмотря на то что говорящий крыс и на самом деле давно мог уже в одиночку провернуть всю операцию по отмене взрыва плотины, нужно быть настороже. Не на сто процентов — на все сто пятьдесят, а получится — так и на двести.

Хотя… Раньше об угрозе со стороны хвостатого флейтиста внутреннее чутье предупреждало его вполне исправно. Если оно сейчас не торопится бить тревогу, может быть, никакой опасности нет? Ладно, будем исходить из этого и надеяться, что, случись что, неведомое шестое чувство успеет сработать вовремя. Если же нет — останется лишь молиться, потому что тогда их всех вполне может постичь печальная участь почти десятка мертвецов, которых они нашли на плотине.

От площадки с пулеметом вверх по лестнице к самому гребню плотины вела натоптанная тропа. Доцент, Олег и длинная цепочка бойцов с оружием наготове поднялись по ней и нашли наконец что-то вроде командного пункта. Ради разнообразия трупов здесь не было, хотя пятна вмороженной в снег крови и несколько стреляных гильз недвусмысленно указывали на то, что и тут миром не обошлось. В небольшом закутке, образованном изгибавшейся стеной и временной дощатой загородкой, обнаружилось взрывное устройство. Мордатый и плечистый Миша, тот самый бывший мент, у которого Доцент интересовался, умеет ли тот воевать с террористами, поглядел на тянущиеся в стороны разноцветные проводки, затем хмыкнул еще раз, спросил у Доцента разрешения и сноровисто перехватил зеленый и красный проводки ножом.

— Ты уверен? — на всякий случай спросил Музыкант.

— Скорее да, чем нет, — успокоил его Миша. — Да не боись ты, — он выпрямился и хлопнул Олега по плечу широкой тяжелой ладонью, — коли сразу не рвануло, значит, я все правильно отчикнул.

— Вот и отличненько, — потер Доцент ладони друг о друга. — Миша, ты за главного. Установить оцепление, собрать трупы, провести опознание, если удастся. Я пока что в Штаб. Олег, тебя до дома подбросить?

— Останови машину, — велел шоферу Доцент, когда до дома Олега оставалось всего ничего. — Езжай ко мне домой, мы пешком дойдем, меня потом возле дома подберешь.

Водитель попытался вяло возразить, пробормотал что-то насчет того, что мало ли кто по улицам шляется после ночной попытки переворота, но штабист даже слушать его не стал. Просто открыл дверь и выбрался наружу, жестом зовя за собой Музыканта. Снайпер последовал его примеру, и через мгновение серебристый джип умчался прочь.

— Люблю я, грешным делом, раннее утро, — сказал Доцент, осматриваясь. — Тихо. Никого нет. Кажется, что все это, — он обвел рукой окрестные дома, — принадлежит тебе. Каждый дом. Каждое дерево. Даже небо.

Олег пожал плечами:

— После Катастрофы меня такое не цепляет. Я боюсь выйти на улицу и узнать, что никого нет не потому, что все еще спят, а именно потому, что никого на самом деле и нет. Все умерли. И я умер. Все, что творилось со мной последние годы, — это всего лишь сон.

Штабист сухо рассмеялся и поправил сползший с горла шарф.

— Глупости говоришь. Такой молодой — и такие глупости. Даже я, старик, и то не боюсь. Что, действительно страшно остаться последним выжившим?

Музыкант промолчал — лишь кивнул. Они медленно пошли по пустынной улице. Только теперь снайпер заметил, что на улице очень холодно. Ночью мерзнуть было некогда, ожидание боя, в который, может быть, вот-вот придется вступить, грело и заставляло кровь бежать быстрее. Теперь, когда все кончилось, февраль торопился напомнить о себе. Олег поежился и втянул голову в плечи, пытаясь поднятым воротником прикрыть уши от покусывающего морозца.