Только дождись меня

— Ложись спать.

— Я и так лежу.

Я усмехнулась, и он усмехнулся в ответ.

— Я люблю тебя, Джош.

— Я тоже люблю тебя.

Я поцеловала его в щеку, а потом чмокнула и Мака. Мне даже стало немного легче. Но этого было недостаточно.

Порой я чувствовала себя изменницей из-за того, что слишком сильно любила их. Потому что они не должны были быть моими детьми. И единственная причина, по которой это стало возможным, — ужасное событие в нашей жизни.

Мне было очень больно. Как уже давно не было. На глазах выступили слезы, в носу захлюпало, и на секунду я подумала о том, чтобы закрыться в шкафу и выплакаться. Как я всегда делала, с самого детства. Но это место было слишком старым, а шкаф слишком маленьким. Кухня, гостиная, столовая и прачечная тоже не подойдут.

Не успела я хорошо подумать, как уже закрывала за собой входную дверь и тяжело дышала. В глазах стояли слезы, а горло, казалось, распухло в два раза. Я села на верхнюю ступеньку и скрючилась, пытаясь унять боль. Мне было тяжело дышать, а слезы все капали и капали.

Жизнь такая несправедливая. Но… ничего личного. Я знала это. Так говорилось в брошюрах, которые я читала после смерти Родриго. Но это знание не помогало.

Боль потери не становилась меньше. Я не переставала скучать по брату. Ничто и никогда не заполнит пустоту после его смерти, которая осталась в моей жизни, жизни мальчиков, моих родителей и даже Ларсенов.

Я даже не пыталась вытереть слезы и высморкаться.

У него было двое детей, жена, дом и любимая работа. Ему было всего тридцать два года, когда он умер. Тридцать два. Через три года мне самой исполнится тридцать два. Мне до сих пор кажется, что у меня впереди вся жизнь. Он, наверное, думал так же.

Но его больше ничего не ждет. Вот он жив, а через минуту — уже нет. Как-то так.

Боже, я безумно скучала по его дурацким шуткам и упрямости. Как он не давал мне спуску ни в чем. Родриго был больше, чем брат для меня. Больше, чем друг. Он учил меня водить машину и помог заплатить за курсы стилистов. Он научил меня всему.

Я с удовольствием вновь стала бы эгоистичной идиоткой с ужасным вкусом в отношении мужчин, если только это могло бы вернуть его обратно.

Я скучала по брату. Очень. Сильно.

— Ты в порядке? — внезапно раздавшийся голос чуть не довел меня до инфаркта.

Я подняла взгляд, даже не потрудившись вытереть слезы и нос. Как кто-то мог подойти ко мне незамеченным? Я покачала головой Далласу, который стоял на нижней ступеньке, и призналась:

— Не совсем.

— Я так и понял, — мягко произнес он. — Не знал, что можно плакать, не издавая ни звука.

Сосед нахмурился и пристально посмотрел на меня.

Я шмыгнула носом и прикусила нижнюю губу, будто это могло помочь остановить слезы. Но они продолжали катиться по щекам, несмотря на то, что мозг требовал прекратить это.

— Голова все еще болит? — тихо поинтересовался Даллас.

Я пожала плечами и вытерла слезы. Да, болит, но не так сильно, как сердце.

— Что-то случилось с мальчиками?

Я снова покачала головой, боясь открыть рот и громко зареветь перед этим мужчиной.

Он обернулся и потер шею, после чего со вздохом повернулся ко мне.

— Если ты хочешь поговорить… — Даллас почесал щеку, чувствуя себя неловко. Не могу винить его за это. Мне тоже не хотелось, чтобы свидетелем моего горя стал человек, который плохо думал обо мне в начале нашего знакомства. — Я буду молчать, — наконец, добавил он, вынуждая меня поднять взгляд. Легкая улыбка на суровом лице была столь неожиданной, что застала меня врасплох.

Рассказать ему? Практически незнакомцу? Поделиться с ним тем, чем я не делилась даже с родителями? Но как описать самое худшее событие в своей жизни? Как объяснить, что твой брат умер, и твоя жизнь изменилась навеки?

Я не была замкнутым человеком, не способным делиться чувствами, но это… это было совсем другое. И не имело ничего общего с жалобами на маму подруге.

— Я не… Я не… — Я захрипела. — Я… я ненавижу это. Я не жду от тебя жалости или внимания…

Сосед опустил голову и сглотнул.

— Я уже говорил тебе, что знаю это, — все так же тихо произнес он. — Я думал, что мы разобрались с этим?

Я шмыгнула носом.

Даллас снова вздохнул и посмотрел на меня своими орехового цвета глазами.

— Давай, прекращай плакать, — мягко попросил он.

Я хотела ответить ему согласием, но не могла произнести ни слова из-за икоты.

— Я не пытаюсь у тебя что-то выведать.

Я тяжело дышала, пытаясь сдержать молчаливые слезы. Мне хотелось сказать ему, что со мной все в порядке или, по крайней мере, будет в порядке, но вместо этого у меня затряслись плечи и рот сам собой произнес:

— Он хочет, чтобы я купила ему носки.

После короткой паузы, Даллас переспросил:

— Что?

— Луи хочет, чтобы я купила ему носки.

Несмотря на слезы, застилавшие глаза, я видела, как у соседа отвисла челюсть, и он побледнел.

— Ты не можешь… купить ему носки?

Я приложила руку к сердцу, будто пытаясь унять боль.

— Нет, могу. — Я вытерла лицо и отметила про себя, что Даллас, наконец, закрыл рот. — Раньше я дарила носки своему брату, а теперь Луи просить дарить носки ему, потому что я не могу… не могу больше… дарить их брату.