Только для девочек

А Наташа совсем взрослая. И очень красивая. Интересно, как она на самом деле относится к Володе? Я не замечала, чтоб она смотрела на него как-то особенно. Правда, Наташа соглашается с тем, что говорит Володя. И Володя соглашается с тем, что говорит Наташа. А мне — часто возражает.

От всех этих мыслей я стала очень волноваться, и сердце у меня заколотилось, как бешеное, и даже, как мне показалось, немножко заболело. А ведь у меня до сих пор ни разу в жизни не болело сердце. Вот они какие, любовь и ревность!

Пришли Володя и Фома. Веселые и самодовольные. Они сумели изготовить для Валентина Павловича какой-то особый хирургический инструмент. Он предназначен для сшивания мелких кровеносных сосудов.

Я так этому обрадовалась, что Наташа сказала:

— Тебе что — сию минуту будут сшивать твои кровеносные сосуды?

Володя посмотрел на нее недовольно. Ему эта шуточка не понравилась.

Наверное, Володя в самом деле ходит сюда из-за Наташи, но Фома, сегодня, во всяком случае, пришел к нам не из-за Вики, и не из-за Юльки, а из-за меня. Так он и сказал:

— У меня, Оля, к тебе важный вопрос.

«Оля» Фома произносит с мягким знаком. Я думаю, это не потому, что он не умеет сказать мое имя иначе, а просто ему так больше нравится.

Вообще-то Фома хорошо говорит по-русски, и свое знание языка объясняет так:

— Маяковский писал: «Да будь я и негром преклонных годов, и то, без унынья и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Но молодым неграм русский язык еще нужнее, чем старым. В Анголе — революция. Язык Ленина — язык революции.

Фома, а правильно Томаш, из Анголы. Он негр из племени амбунду из села Кашикане района Иколо-и-Бенго. Я осведомилась:

— Какой вопрос?

— Ты Шевченко любишь?

— Люблю.

— Правильно. У нас в Анголе был свой Шевченко. Нету.

— Ты имеешь в виду Агостиньо Нето?

— Да. У вас говорят его имя по-испански. А у нас его называют Агуштинью Нету. И он не только руководитель нашей революции. Он еще лучший наш поэт. Это все равно, как если бы ваш Шевченко не только написал «Кобзарь», но еще бы стал во главе украинского правительства. Я перевел на русский стихотворение Нето. Самое любимое. Прозой. Ты сумеешь по этому переводу написать стихи?

— Не знаю. Я еще никогда не пробовала. Прочти сначала.

Фома вынул из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и стал читать:

Я здесь с тобой, друг Мусунда,
Я здесь с тобой.
С твердой победой твоей радости и твоей совести…

— А потом, — перебил себя Фома, — идет строка уже не на португальском, а на кимбунду. Это язык племени. «О, ой, калунга, уа му бангелэ!» Это, понимаешь, как бы поговорка. Как бы такой призыв. Это значит «Смерть нас не поймает». Ну, вроде, как по-русски — «Черт нас не возьмет». И дальше:

С тобою я, друг Мусунда.
Я тебе обязан жизнью,
Ты самоотверженно спас меня от объятий удава.
Я обязан твоей силе,
Которая изменяет судьбы людей.
Тебе, друг Мусунда,
Обязан я жизнью.
И я пишу стихи,
Которых ты не понимаешь.
Чувствуешь ли ты мои мученья?
Я с тобой, друг Мусунда,
И я пишу стихи, которых ты не понимаешь.

Вот и все.

— Мусунда есть на самом деле? — спросила я.

— Есть. Это простой человек. Он был крестьянином, потом солдатом во время революции, сейчас он опять крестьянин.

— Почему он не понимает стихов?

— Пять веков, пятьсот лет Ангола была под властью Португалии. Девяносто процентов населения было неграмотным. Португальский язык знали единицы.

Я никогда не думала о Тарасе Шевченко с этой точки зрения. Ведь и для него, наверное, было самой большой мукой, что стихи его не умеют прочесть люди, для которых он писал. Однако хоть они и не могли прочесть стихов, они все равно знали эти стихи наизусть и пели песни, сложенные Тарасом.

— Песни на слова Нето поют в Анголе?

— Поют.

Начиная с шестого, а может, еще с пятого класса я чуть ли не каждый год писала сочинение на тему «В жизни всегда есть место подвигу». И не очень все-таки понимала, что это в самом деле так. Но вот Фома, например, именно тот человек, который совершает настоящий подвиг. Он приехал из ужасной дали, чтобы учиться у нас физической химии, потому что его народу нужны химики. И так хорошо выучил он русский не только «за то, что им разговаривал Ленин», а еще и за то, что это для него самый прямой путь овладеть теми знаниями и той современной культурой, в которых так нуждается его Ангола.

Замечательно все-таки, что я познакомилась с Фомой. Хотя, конечно, лучше было бы, если б познакомились мы при других обстоятельствах. И лучше было бы, если бы Вика не отворачивалась так упрямо, когда Фома читал свой перевод стихов Нето. Ведь читал он эти стихи не только для меня. Прежде всего, читал он их для нее.