Толераниум

Все встало на свои места. Он понял, что верные друзья сочли его недостаточно лояльным, слишком независимым и потенциально опасным. Они следили за каждым его шагом и словом. Они же и подстроили командировку в пустыню, а следом – аварию. Единственное, что пошло не по плану, – Альберт остался жив. Теперь даже призрачная дорожка к прошлой жизни, которую он не собирался использовать, изничтожена в пыль. Неудачная попытка избавиться от изгоя сделала его опасным спутником любого человека, который окажется рядом с ним. От безысходности и тоски Альберта накрыла дикая головная боль, которую доктор принял за последствия черепно-мозговой травмы.

На следующий день на соседнюю кровать поместили неподвижное тело, которое пока еще могло говорить. У тела работала только голова. Круглая, стриженная почти наголо, голова вертелась туда-сюда и произносила смешные фразы. Голова, например, могла сказать медсестре:

– Я хочу гулять. – И медсестра с готовностью вывозила туловище вместе с головой на балкон.

Или голова просила поесть. И, кося огромными черными глазами на ложку, с удовольствием втягивала пухлым ртом жидкую кашу. Еще голова любила слушать, когда ей читали или пели. Тогда она улыбалась до самых ушей. Кстати, зубы у головы были безупречные – ровные, крупные и белые. К голове приходили две женщины: мама и сестра. Две большие, светловолосые, красивые женщины смеялись, целовали и обнимали голову и говорили, что будут любить Филиппа еще больше, только пусть он живет. Мама Филиппа подолгу смотрела на спящего сына и улыбалась. Однажды, поймав на себе тоскливый взгляд Альберта, она просто сказала:

– Знаешь, чем хороша самая большая беда? Все, что бывает после, – всегда лучше.

Альберт рассказал ей всю свою жизнь. Когда он закончил, сестра Филиппа сказала:

– Тебе надо ехать к маме.

Она пошепталась с матерью, попросила телефон квартирной хозяйки и ушла.

Когда стемнело, девушка появилась в палате, прижала палец к губам и помогла Альберту перелезть через балкон.

– Вон там тебя ждут. – Она показала на темный джип с работающим двигателем. – Там, – она кивнула на главный вход, – тоже тебя ждут. Два таких приятных крупных парня выясняют, где твоя палата. Так что поторопись.

За рулем старенького «Чероке» сидела квартирная хозяйка Альберта. Пока она везла его в аэропорт, он узнал, что, оказывается, можно помочь квартиросъемщику за то, что он хорошо относился к двум бестолковым биглям, которых хозяйка очень любила.

Мама встретила его с улыбкой: «Ну, на этот раз ты не лоханулся». Альберт уже понял, что Оксана Яковлевна умела говорить о любви только такими словами. И еще она сказала: «Не трать нервы. Пусть только сунутся!»

Странно, но маленькая и хрупкая Вика сказала то же самое, когда Альберт попытался объяснить, что жить без нее не может, а с ней – тем более. Она рассмеялась.

Сама Виктория Павловна ненавидела сектантов едва ли не больше, чем Альберт. Она использовала все возможности, чтобы оторвать от «духовного роста» тех, кто еще мог оторваться. «Сект-про-свет» назывался ее сайт, куда она выкладывала откровения бывших сектантов, контакты грамотных психотерапевтов и даже адреса волонтеров, у которых оставленные без средств к существованию братья с сестрами могли перевести дух. Она бы сделала больше, но не знала как.

Альберт и Вика вышли из университета, собираясь посидеть в кафе неподалеку. Возле проходной тревожно мигала маяками полицейская машина. Два дюжих служителя закона проволокли мимо Альберта с Викой расслабленное тело Растамана. Альберт хотел вступиться за вечного студента, но тот, укуренный в хлам после поминальной церемонии, находился в своем мире:

– Я не уйду с этого места, пока не добьюсь законодательного одобрения свободы марихуане! Это просто трава! Лечебная трава! А ее закошмарили, как будто это белладонна! Она же марихуана, – любовно произнес Растаман, роняя голову на плечо полицейского.

18

Ковригин плелся за Мишей, отставая на полшага и приноравливаясь к его походке. Миша быстро привык к сопровождению Алекса и даже иногда вовлекал его в беседу.

– Прямо дворец возводят, – прокомментировал Миша, проходя мимо стройки на месте бывшего Дома детского творчества.

– Разве это дворец… – отстраненно ответил Ковригин. – Вот твоя вечеринка была во дворце! Этот друг твой, Виктор… Где я мог его видеть?

– Да где угодно. Почему-то все говорят, что они встречались с Виктором, но не помнят где. Я вот прекрасно помню.

Преимущества Ковригина как сопровождающего лица были очевидны: Алекс не произносил ни единого слова, если его не спрашивали, всегда оказывался в зоне доступа, когда был нужен, и никогда не мозолил глаза без необходимости. Он будто был и одновременно будто его и не было.

Когда в очередной раз они с Ковригиным дошли до подъезда, Мишу вдруг осенила шальная мысль. Интересно, как запоют эти наседки, когда увидят, что сам Ковригин несет Мишину папку…