Толераниум

– Господа толераны! Не вижу повода для ожесточенных дебатов. Нас не снимают! – Васильков только что переговорил с кем-то по мобильному и от этого совершенно изменился в лице и в настрое. – Принятие окончательного решения по факту траурной церемонии состоится в ближайшее время, а пока…

У Еремея вновь запел мобильный. Васильков ответил на звонок, по неосторожности включив громкую связь.

– Ваш покойник заблевал всю машину. – Возмущенный голос санитара прозвучал в полной тишине, как пулеметная очередь на рассвете.

Васильков воровато огляделся и, переключив телефон в обычный режим, втиснул его в ушную раковину.

По закону подлости кнопка отключения громкой связи не сработала, и члены похоронной комиссии с недоумением и трепетом слушали характерные звуки выворачивания чьей-то утробы с матерными приговорками между приступами.

Ожившее в позыве рвоты тело Растамана опаскудило всю труповозку, и вместо морга его пришлось доставить в больницу, откуда санитар и позвонил Еремею Василькову как главе отдела Толераниума по связям с общественностью.

Новость о воскресшем покойнике разлетелась по Толераниуму со скоростью звука и внесла полный сумбур в ряды соратников и противников Растамана. Объединенные скорбью коллеги, которые только что не могли смириться со смертью борца с кровавым режимом, теперь уже не могли смириться с тем, что он все-таки жив. При этом ни та, ни другая версия не была признана окончательной.

Больше всех озаботился опытный лектор Виталик Петухов, он внутренним чутьем уловил, что настало время использовать свой шанс и занять наконец достойную позицию во Дворце. Петухов жил ближе всех к месту работы и больше всех хотел занять высокий пост в Толераниуме. Текущая ситуация попахивала должностью. Виталик успел сбегать домой и наспех облачиться в скорбный наряд. С обвисшим от грусти и напряжения лицом опытный лектор расхаживал по коридору. Черный сюртук с бархатными отворотами и наглухо застегнутая рубашка с воротничком-стойкой демонстрировали готовность к раздаче траурных комментариев телевизионщикам. Сейчас Виталик в полной растерянности присел на подоконник и ожесточенно кусал губу – он ждал возвращения официальной комиссии, которую отрядили для выяснения, жив больной или умер. Комиссии поручили найти тело Растамана и безоговорочно подтвердить наличие или отсутствие пульса у покойника. Делегация обнаружила усопшего в одноместной палате повышенной комфортности.

Растаман сидел на кровати по-турецки и с удовольствием хлебал щи со сметаной. Он кивком головы поприветствовал посетителей и, продемонстрировав недоверие, предусмотрительно придвинул поближе пожарскую котлету и компот. Удостовериться в наличии пульса без насильственных действий не было никакой возможности, о чем и было доложено Еремею Василькову в телефонной беседе. Тот, естественно, наорал и потребовал к телефону лечащего врача.

– Душа поэта прибита к телу очень крепкими гвоздями, – заметил доктор и пообещал выписать воскресшего в ближайшее время.

Блогописец Нетленный едва не лишился рассудка. Заплатить бешеные деньги – и лишиться покойника было невыносимо. Карьера – псу под хвост, но это полбеды. Этические потери казались ничем по сравнению с материальными. Нетленный решительно потребовал от мерзавца Воскресенского вернуть выплаченный за некролог гонорар.

– Покойника нет? Нет, – с багровой физиономией взывал Нетленный. – Кому нужна твоя «душа поэта?» За такие деньжищи? Никому. Деньги верни. Гони, говорю, деньги назад.

Воплотить замысел оказалось непросто. Эдуард Воскресенский ловко складывал фиги обеими руками и вертел ими перед носом Нетленного, то есть не соглашался.

– Некролог написан? Написан! Опубликован? Опубликован! – ехидничал некрологер, пританцовывая. – Деньги отработаны! В гробу я видел твои претензии вместе с воскресшим покойником!

– Это непорядочно! – аргументировал Нетленный.

– У порядочных покойники не блюют! – парировал Эдуард.

Нетленный чувствовал на физическом уровне, как деньги и слава покидают его, струясь сквозь пальцы и сердечную чакру. Предъявить чек на оплату виновнику событий можно было даже не мечтать. Георгий, конечно, мужик не злой, но пошлет в такое место, куда Нетленный дорогу пока не изучил. Блогописца душило отчаяние, он едва не плакал. Утешало, что в горе Нетленный был не одинок. Красиво начавшаяся великая скорбь была безнадежно испорчена и опошлена к всеобщему огорчению толеранов.