— Я повторяю то, что слышала от людей. Фуйюки управлял черным рынком. Вы когда-нибудь слышали о
— Сами-то вы что видели? А? Может, видели, как Фуйюки пьет кровь? Может, он источает зловоние? А кожа у него красная? По этим признакам узнают людоеда, вы это знали? — В его голосе звучала горечь. — Интересно, — сказал он. — Интересно… Наверное, его квартира напоминает ужасную кухню «Речных заводей»note 80. И там повсюду свисают конечности. А на стенах, вместо обоев, человеческая кожа?
— Зачем вы меня дразните?
На его лбу выступила испарина. Под высоким воротником мандарина ходил кадык.
— Не дразните меня, — сказала я. — Пожалуйста, не дразните.
Он вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Нет, — сказал он сдавленным голосом. — Конечно, я не должен. Не должен.
Он отодвинул стул, поднялся, подошел к раковине, открыл кран и набрал в рот воды. Постоял, повернувшись ко мне спиной, посмотрел на текущую воду. Потом завернул кран, вернулся к столу и сел. Лицо его немного разгладилось.
— Прошу прощения. — Некоторое время смотрел на свои бледные руки, лежащие на столе. Они подергивались, словно жили собственной жизнью. — Итак, — сказал он наконец, — каннибализм? Если это правда, представьте мне доказательство.
— Что? Вы не можете требовать от меня большего. Я сделала все. Все, что вы просили. — Я думала о доме, окнах, разбитых дверях. Думала об украденных деньгах. Думала о тени медсестры на Соленом здании, о том, что она сделала с Джейсоном.
— Мы заключили соглашение. Мне нужно доказательство, а не рассуждения.
— Вы не это говорили! — Я вытащила из угла проектор, содрала пластиковый чехол и оглянулась в поисках тайника. — Мне нужен фильм. — Подошла к полкам, стала вытаскивать книги, бросать их на пол. Засовывала руки в открывшиеся полости. Швырнула на пол пачки бумаг, отдернула занавески. — Куда вы его положили? Где он?
— Пожалуйста, сядьте. Давайте поговорим.
— Нет, вы не понимаете. Вы лгун. — Я сжала кулаки и возвысила голос. — Вы лжец.
— Фильм находится под замком. У меня при себе нет ключа. Мы не сможем достать его, даже если бы я сам этого захотел.
— Отдайте его мне.
— Довольно!
Ши Чонгминг вскочил на ноги. Его лицо раскраснелось. Он тяжело дышал.
— Хватит! — закричал он, указав на меня тростью. Его грудь вздымалась и опускалась. — Не оскорбляйте меня. Вы не понимаете, с чем имеете дело. Сядьте.
— Что? — спросила я в замешательстве.
— Сядьте. Сядьте и внимательно меня выслушайте.
— Я вас не понимаю, — прошептала я, вытирая лицо рукавом и указывая на Чонгминга пальцем. — Вы. Я вас не понимаю.
— Конечно, не понимаете. Ну, а теперь сядьте. Я села, трясясь от злости.
Ши Чонгминг, тяжело дыша, тоже уселся. Было видно, что он старается взять себя в руки. Он оправил одежду, разгладил ее. Этим движением он словно бы убирал свой гнев.
— Вам следует знать: иногда нужно принять во внимание вещи, которые до поры до времени ускользают от вашего понимания… — Он утер лоб. — А теперь позвольте мне сделать вам небольшое признание.
Я нетерпеливо вздохнула.
— Не надо мне вашего признания. Я хочу…
— Послушайте. — Он поднял дрожащую руку. — Мое признание… состоит в том, что я признаю вашу правоту. Вернее, вы почти правы. Когда предполагаете, что Фуйюки потребляет… — Он сунул носовой платок в карман и выложил на стол руки. Посмотрел сначала на одну, потом — на другую. Вероятно, это помогало ему сосредоточиться. — Когда вы предполагаете… — Он сделал паузу, затем сказал твердым голосом: — … каннибализм, вы почти правы.
— Не «почти»! Я вижу это по вашему лицу. Я права, признайтесь.
Он снова поднял руку.
— В некоторых отношениях вы правы. Но не во всем. Возможно, правы в том, что верите этим ужасным слухам — торговле человечиной на токийских рынках! Боги знают, что
Я кашлянула и, откинувшись на спинку стула, скрестила на груди руки.
— Знаете, ваш голос меня раздражает, — сказала я. — Иногда мне тошно его слушать.
Ши Чонгминг долго на меня смотрел. Неожиданно его лицо смягчилось, и на губах появилась легкая улыбка.