Токио

В углу, за витриной, находилась маленькая кухня. Официанты бегали с подносами и бокалами. Посреди кухни стояла хладнокровная, вопреки общей суматохе, медсестра. На ней был ее фирменный черный костюм. Она немного отвернулась от столовой, так что блестящий парик скрывал часть лица. В данный момент она рубила мясо на большой деревянной доске. Присыпанные белым порошком руки орудовали с чрезвычайной ловкостью. Джейсон, стоя в дверях и держась за косяк, наблюдал за ней. В руке он держал зажженную сигарету. Время от времени отступал в сторону, пропуская официанта с тарелкой или с бутылкой. Я положила салфетку себе на колени. Мои движения были деревянными, автоматическими. Я не в силах была оторвать взгляд от рук медсестры. Что за странное мясо они намерены приготовить? Как ей удалось вынуть внутренности человека так, что его наручные часы во время этого процесса ничуть не пострадали? Девушки, сидевшие неподалеку от кухни, бросали на нее встревоженные взгляды. Когда видишь, что человек так ловко управляется с ножом, трудно сохранять спокойствие.

К нашему столу подошел официант. Он несколько раз двинул рукой, и в центре стола вспыхнуло голубое пламя. Некоторые девушки вздрогнули и захихикали. Официант поправил огонь и поставил на него большую кастрюлю из нержавеющей стали. Вскоре появились первые пузырьки, готовые подняться на поверхность. Официант сбросил в воду с серебряного блюда горку нарубленной моркови, грибы, капусту, горсть квадратиков тофу. Размешал суп, накрыл кастрюлю крышкой и перешел к другому столу.

Я посмотрела на стоявшую передо мной подставку. Рядом лежал сложенный льняной нагрудник, миниатюрные бамбуковые щипцы и стояла маленькая чашка, соус в ней отливал жирным блеском.

— Что это? Что мы собираемся есть? — спросила я у соседа справа.

Он улыбнулся и надел на шею нагрудник.

— Это сабу-сабу. Вы знаете, что такое сабу-сабу!

— Сабу-сабу! — Я почувствовала, как стянуло кожу возле рта. — Да. Конечно. Я знаю сабу-сабу.

Нарезанная говядина. Мясо, подаваемое на стол сырым. Мама Строберри не стала бы здесь есть сабу-сабу. Она вообще ничего не стала бы есть в этом доме из-за историй о странном мясе, которым торгуют рядом с прилавками. Ошака. Это странное слово означает что-то, прошедшее через вторые руки, либо выброшенное за ненадобностью. Такое явление — редкость в послевоенном Токио, ведь здесь все то, что не годится для еды, сжигают. В автомобиле я вспомнила, что у этого слова есть и еще одно, зловещее значение: якудза играли со словами осака и шака для описания весьма специфических «выброшенных» вещей. Когда Строберри произнесла слово ошака, она имела в виду внутренности мертвецов.

Официант снял крышку с кастрюли, и над столом поднялся сладкий пар. В кипящей воде крутились и кувыркались кубики тофу.

По тарелкам разложили говядину. Она была нарезана чрезвычайно тонко, так что через нее просвечивала тарелка. Я позволила официанту поставить слева от меня блюдо, но не стала немедленно накручивать мясо на щипцы, как делали мои соседи. Сидела и смотрела на него. К горлу подкатывал комок. Все ели, поднимали сырые куски говядины, похожие на розовый мрамор с белыми прожилками, окунали их в кипящую воду, водили взад и вперед, после чего макали в соус и, откидывая голову, целиком забрасывали в рот. На подбородок стекали капли жира.

Они вскоре заметят, что я не ем, подумала я. Взяла кусок мяса, окунула его в кипящий бульон, поднесла ко рту и чуть-чуть откусила с краешка. С трудом проглотила, не чувствуя вкуса. Внезапно подумала о Ши Чонгминге. Остаток мяса опустила в чашку с соусом и поспешно глотнула красного вина. Бизон, сидевший за одним столом с Фуйюки, тоже не ел. Он беспокойно поглядывал на русских двойняшек, сидевших по обе стороны от него: они поглощали мясо с энтузиазмом. «Это потому, что ты знаешь, Бизон, — подумала я. — Знаешь все об ошака и дзан-пане и о том, что Фуйюки верит, будто это делает его бессмертным. Я права? Ты знаешь правду».

Официанты больше не бегали в кухню, и Джейсон вошел туда. Он стоял рядом с медсестрой и о чем-то тихо с ней разговаривал. Всякий раз, когда я смотрела в ту сторону, видела, что он настойчиво что-то ей внушает, старается в чем-то убедить. Она не прерывала своего занятия, словно его не было рядом. Однажды он повернулся, посмотрел на гостей и заметил, что я за ним наблюдаю. Должно быть, я была очень бледна и шокирована и сидела за столом очень прямо. Он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, затем показал глазами на медсестру и улыбнулся мне, приглашая разделить его чувства. Провел кончиком языка по нижней губе и нажал на нее, так что на мгновение стала видна его ротовая полость.

Я опустила глаза к остывающему мясу. На нем появилась жирная пленка. Желудок непроизвольно сжался, я почувствовала отвращение.

За другим столом Бизон и Фуйюки обсуждали худенького молодого человека с оспинами на коже и осветленными волосами. Это был новенький, и он заметно нервничал.

— Подойди сюда, чимпира, — сказал Фуйюки. — Давай, чимпира. Подходи.