Точная Формула Кошмара

Площадь Вязов?… Стрижиная улица?… И в самом деле, мне смутно припомнилось — когда-то я видел там антикварную лавку. Но… ведь задворки этого дома должны выходить к лачуге мамаши Груль? Что-то тут не так…

— Ладно, — согласился я, — схожу.

Но встать и не подумал. Бетс улыбнулась.

— Конечно же, времени у тебя много…

— Бетс, а ты не сходишь со мной?

— Пойдем, почему бы и нет!

Дверь распахнулась, в таверну с шумом и гамом ввалилась компания моряков, с ними вместе сегодня пришли и плотогоны, сплавлявшие огромные еловые плоты из глубин Черного Леса до приморских равнин Фландрии и Голландии.

Они заработали хорошие деньги и намеревались основательно кутнуть.

— Вина для всех! Разносолы на стол, да побольше! — скомандовал один из парней с веселой располагающей физиономией.

Сейчас нечего было и думать уйти из таверны; Бетс пришлось подавать на стол, а я не умел отказаться от приглашения этих славных людей.

Мы выпили легкого красного вина, за ним, подстегивая аппетиты, на столе появились высокие бутылки рейнского. Кухня наполнилась шумом и дымом, загремели кастрюли, заскворчали капли жира в противнях под вертелами.

— Выпьем! — предложил толстый моряк. — Пока не догнал нас Голландец Михаэль!

Эти слова нагнали мрачное настроение на присутствующих.

— Не к добру поминать его имя! — бормотали некоторые.

Толстяк почесал в голове с виноватым видом.

— И впрямь, друзья, лучше не поминать его всуе ради святого имени Спасителя и… трижды проклятого сатаны!

— Только вспомнишь про него, он тут как тут! — запричитал кто-то.

Я хотел было выпить, но опустил руку и поставил стакан: на стол упала тень — темная фигура заслонила окно.

К стеклу прильнуло чье-то лицо — нас пытались разглядеть с улицы.

Мои сотрапезники не обратили на это никакого внимания, верно, и вообще ничего не заметили. Скорее всего, видение мелькнуло только для меня одного.

Впрочем, и ничего пугающего в нем не было; сердце сильней забилось в моей груди.

Бледное лицо легкой тенью обрамлял тонкий шерстяной капюшон, прищуренные глаза улыбались мне и сквозь полуопущенные ресницы горели светлым изумрудом.

Эуриалия!…

Одним прыжком я оказался на улице.

У окна никого не было, на улице ни души, но, свернув на бегу за угол, я увидел омерзительную мамашу Груль, неверной походкой она спешила прочь, а на плече у нее, вцепившись, сидел кот Лупка, щуря на солнце свои глазищи.

Моряки и плотогоны ушли из таверны только в сумерки.

Бетс, освободившись от забот, набросила на плечи темную шерстяную накидку и сделала мне знак следовать за ней.

— Дом Айзенготта тут недалеко. В этот час он наверняка сидит в своей лавке, смотрит на улицу да покуривает трубку.

Мы шли вдоль зеленой воды канала, первые лампы загорались на стоящих у причала баржах.

Бетс немного грузновато опиралась на мою руку; я понимал, что девушка счастлива, доверяет мне, и ее присутствие великим спокойствием наполняло мое истерзанное сердце.

— О чем ты думаешь? — внезапно прервал я молчание.

— О тебе, конечно, — с обычной своей прямотой отвечала Бетс. — И о моем несчастном женихе.

Моя родная деревня тянется вдоль больших, очень больших прудов, которые сообщаются с морем длинными протоками.

Воды у нас богаты рыбой, а вот земли пустынны, однако добрые Белые Монахи, благослови их Господь, основали в тех местах свою обитель.

Если бы только мой нареченный доверился мне… Обратись мы тогда к монахам, они изгнали бы дьявола из его души.

Хочешь, как-нибудь навестим их — они наверняка защитят тебя от таинственных опасностей.

Я ласково сжал ее руку.

— Хорошо, Бетс, я сделаю, как ты велишь.

— Знаешь, когда у них звонят, то колокол отчетливо зовет: приди ко мне… приди ко мне… А над дверями выведено золотыми буквами: Радость и мир входящему сюда, идущему мимо — Бог с тобою.

— Если я войду туда, как же ты?

— Я останусь в деревне, хоть и тяжело мне туда возвращаться; а глядя издали на монастырскую колокольню, я утешусь мыслью о том, что тебя там защитят и спасут.

Мы миновали несколько улочек, куда уже вползала ночь; двери и окна закрылись, готовясь к близкому сну.

— Вот и Стрижиная улица!

Улочка, тоже темная и пустынная, уводила от канала к темной платановой аллее для игры в мяч.

— Странно! — прошептала моя подруга.

— Что такое, Бетс?

Она не ответила и прибавила шагу.

— Где же лавочка Айзенготта? Рука, опиравшаяся на мою, дрожала.

— Странно, — судорожно вздрогнув, ответила Бетс. — Вроде бы мы прошли Стрижиную улицу, но… О, что же это? Это ведь не Стрижиная улица! Хоть и знакомая. Пойдем дальше!

Мы дошли до сонной аллеи; на ясном небе высыпали звезды.

— Мы ошиблись, — вдруг сказала она, — и что такое со мной! Вот же наша улица!

Но и это была не наша улица, в чем Бетс убедилась, когда мы в темноте прошли ее от начала до конца.

— Ничего не понимаю, — прошептала Бетс. — Ведь Стрижиную улицу я могу найти и с закрытыми глазами; мы просто должны найти ее… Должны!

Еще трижды Бетс казалось, что мы, наконец, нашли нужную улицу, и всякий раз она ошибалась.