Он спустился. Но только после обеда. Когда Лиз уже поговорила со всеми, включая Томаса, которому по телефону немедленно велела вернуться. Лиз сидела на диване в гостиной. Он молча подошел к ней, сел рядом и положил голову ей на колени. Их вид был весьма похож, но что точно удивило Элизабет, это то, что Роб необычайно сильно похудел. В футболе у него была проблема с лишнем весом, но он не на много превышал норму. Сейчас он был необычайно худ и бледен. Его лицо окрасилось в некрасивый для человека желтый и скулы глубоко прорезались, под глазами нависли фиолетовые мешки. Они так и уснули. Не сказав ни слова друг другу.
Следующий день был день похорон. Элизабет была в черном платье, длины миди, черных лодочках, вырез на платье тоже был лодочкой, пиджаке и перчатках. Ее волосы были собраны в низкий идеальный пучок и совсем не было косметики. Она стояла у себя в комнате, перед большим зеркалом и пыталась хоть что-то стоящие разглядеть. Но каждый раз разочаровывалась в себе. В дверь тихо постучали. На пороге стоял Сэм.
— Идем? -парни все были в одинаковых черных костюмах, черных рубашках и черных галстуках. Он облокотился в дверном проеме. Мама ему не ответила. — Герман приехал. -добавил блондин. Его светлая голова и глаза просто светились на фоне черной одежды. Но свет этот был омерзителен для нее.
Вместе они спустились в такую же белую гостиную, что резала глаза ей. Элизабет возненавидела этот цвет. Там стояли ее дети. Герман, уже переодевшийся, хорошо старался держаться. Сэм рассказал ему все. Поэтому он не хотел быть обузой для матери. В аэропорту ему не дали прохода папарацци, которые в последние три дня стали преследовать всю его семью. До этой трагедии фамилия МакКензи была вполне известна, но никогда не создавала ажиотаж вокруг себя. После ареста Александра, журналисты вышли на них и внимание возросло. Теперь оно стало еще больше.
Когда они приехали в церковь ситуация стала еще сложнее. Репортеров сдерживала охрана кладбища и люди, которых ей пришлось нанять для еще большего усиления безопасности. Они зашли внутрь церкви. Там уже присутствовали все, кого ждали, и кто сам осмелился прийти. Когда МакКензи оказались в помещение-повисло молчание. Элизабет под руку держал Герман и Сэм, Роберт с Иваром и Томасом плелись позади них. Все присутствующие сочли нужным напасть на нее со своими соболезнованиями. Герман ясно чувствовал, что эти пустые слова ей были ни к чему, и сам отвечал всем. Вскоре, им удалось дойти до скамейки в первом ряду, перед трибуной. Рядом стоял большой темный гроб. Закрытый. И фотография Пита. На которой луч солнца падал на его веснушки, и он ни то щурился ни то улыбался. Позади сидели родственники, друзья, Лидия с Шерил сидели в первом правом ряду. Справа сидели еще более не знакомые МакКензи люди, пришедшие от Александра. С ними разговаривала Лидия. Но вскоре все замолчали и заняли свои места. В ожидании чего-то. Герман увидел мать, выпавшую из реальности.
— Мам, -разбудил он ее, — надо что-то сказать.
Она молча подошла, встала за трибуну и все взгляды упали не нее.
— Сегодня вы не услышите ничего нового. Что, по-вашему, может сказать мать, потерявшая своего ребенка? Лишь то, что это рана находится глубоко у меня в сердце и не заживет никогда. Знаете, Пит всегда очень боялся летать. В детстве приходилось уговаривать его сесть в самолет. Когда он вырос, страх не прошел, но он сам заставлял себя садиться на борт. Вот чего он действительно не боялся, так это ездить. Он скрывал это от меня. Думал, что я не узнаю о его увлечении. Но все равно просил ключи, и ездил по «мелким делам», как он их называл- «буквально туда и обратно». Среди своих сверстников и друзей он был лучшем, а лучших, как это принято, бог забирает к себе первыми. Все что я хочу, это чтобы, будучи там, на небе, он знал, как сильно мы его любим и по нему скучаем. Пит, прости меня, за все. За то, что все-таки оказалась плохой матерью, и не увидела того, чего должна была заметить. И вы меня, мальчики, простите.
Из ее глаз покатились слезы, и она, закрыв лицо руками, поспешила скорее сесть обратно на свое место. Все из братьев покойника должны были что-то сказать. И по очереди они вставали на место матери, и пытались не повторяться. Ивар сидел на краю лавки и чувствовал отвращение от всего происходящего. Даже речь его собственной матери показалась ему лживой и не настоящей. Настал его черед подойти туда, к гробу. Ноги казались невыносимо тяжелыми, ватными. Сердце колотилось. Он не верил, что там, в этом ящике лежал его брат. И он резким движением подбежал к нему и открыл крышку гроба. Никто не ожидал этого. Девушки, которые сидели достаточно близко, дернулись, начали визжать, и все от неожиданности засуетились. Пронесся запах мертвечины. А Ивар не смог узнать в этом теле, или того что от него осталось, своего брата. Его начало трясти. Не хотелось верить в то, что случилось, да и он до последнего не верил. В этот момент к нему подбежали братья, чтобы остановить его, что бы он не задумал. Но все они застыли при виде этого рядом с гробом.