То, что было вчера

— Это вы?

Она обернулась и увидела Вячеслава Алексеевича. В руках у него были какие-то свертки и еще что-то, и все это вываливалось у него из рук; и даже апельсины, прорвав пакет, высыпались, два упали в мокрый снег.

— Вот. — Саша подняла апельсины, положила их поверх многочисленных свертков и предложила: — Давайте, я помогу вам!

— А я ведь тут живу, — сказал Вячеслав Алексеевич. — Снимаю одну комнатку у хорошей хозяйки. Спасибо! Только как вы…

Но Саша уже выхватила из его рук часть покупок и еще раз повторила:

— Я помогу вам, Вячеслав Алексеевич. Пойдемте! Я помогу!

Он совсем растерялся, не знал, что делать и что сказать, хотя в руках у него остался единственный маленький газетный кулек с конфетами.

— Да, да…

А Саша уже подошла со свертками и кульками к калитке, тронула ее, спросила:

— Сюда, Вячеслав Алексеевич?

— Сюда, сюда, — сказал он, — но…

Он открыл калитку, пропустил Сашу вперед.

— Но, — смущенно произнес он, — вы только не пугайтесь. У меня не прибрано и вообще…

— Ну, что вы, — сказала Саша.

Они прошли через темные комнаты пустого дома («Хозяйка моя на дежурстве сегодня», — объяснил Вячеслав Алексеевич) и наконец попали в четвертую — крохотную, с раскиданной по стульям одеждой и разбросанными повсюду книгами.

Саше очень хотелось осмотреться и даже заглавия книг прочесть, но она прошла между этажеркой и кроватью к столу.

— Сюда можно положить? — спросила она Вячеслава Алексеевича.

Она, конечно, не понимала его состояния, но сама была смущена и не знала, что с ней происходит, почему ей так хорошо и одновременно страшно.

— Конечно, — сказал Вячеслав Алексеевич. — Вы уж только не обращайте внимания… Может, вы снимете пальто?

Она покорно положила свертки на стол и сняла пальто, а Вячеслав Алексеевич так и остался стоять с кулечком в руке, и Саше очень неудобно было подсказать ему, что надо положить кулек на стол и снять плащ. Тем более что сама Саша тоже стояла.

— Может, вы присядете? — спросил он наконец и, спохватившись, переложил снятое ею пальто в сторону.

Саша села на краешек продавленного дивана, пружины внутри его зазвенели, и чтобы хоть что-то сказать, тихо проговорила:

— А у вас уютно, Вячеслав Алексеевич. Вот у нас с Митей… тоже вроде хорошо, но все же у вас…

Зачем она — это? Ну чего вспомнила Митю, да еще при Вячеславе Алексеевиче? Саша сама не могла понять себя. Или это для пущей самостоятельности? Или ей хотелось чем-то оправдать себя перед ним?

— Это хорошо, я рад за вас, — сказал Вячеслав Алексеевич.

— Что вы, спасибо! — опять заносило Сашу. — Вот у вас… И работа и все! Вы знаете, как к вам относятся у нас в больнице. И…

Она лгала ему и себе, а может, и не лгала, потому что у нее дома ничуть не лучше было, но дома она как-то успевала, прибиралась, а здесь он, видимо, всегда один, и что уж тут требовать, когда у человека так сложилось, а складывается все в жизни всегда по-разному.

— Пожалуйста, конфеты!

Вячеслав Алексеевич высыпал на стол конфеты «Мишка», и «Мишка на Севере», и еще какие-то.

— Берите, пожалуйста! Прошу!

Саша не взяла, хотя очень любила сладкое.

— Спасибо! — сказала она.

Саша не знала, что сказать еще. Вячеслав Алексеевич продолжал стоять и как-то странно поворачивался к ней то лицом, то чуть боком. Но вот он сел на диван, передвинув верблюжье одеяло в сторону Саши, так, что оно оказалось между ними.

— Вот так, — сказал он.

— У вас, действительно, хорошо, — повторила Саша.

И опять они замолчали.

— Сашенька, включите, пожалуйста, радио, — вдруг попросил Вячеслав Алексеевич. — Там «Спидола» на столе.

Он назвал ее Сашенькой, и, кажется, это было впервые, и она почему-то смутилась, вспыхнула и тут же обрадовалась.

— А что там? — спросила Саша.

— Давайте послушаем насчет референдума. Утром не успел.

— Какого?

— Во Франции. Деголлевского, — объяснил Вячеслав Алексеевич, положив руки на стол. — Не знаю, как вы, а я чего-то не понимаю. И де Голль, по-моему, зря так…

Саше всегда казалось, что заведующий отделением всегда все понимает. А тут опять для нее неожиданное. Вячеслав Алексеевич признает сам, что чего-то не понимает.

Саша крутила ручку приемника.

— «Маяк» продолжает свои передачи, — сказало радио. — Передаем русские мелодии…

— И то хорошо, — сказал Вячеслав Алексеевич.

— А что?

— Да так… Слишком уж много всякого… В общем-то мне на автобус надо было. Но теперь уже не поеду. Не хочу!

— Это из-за меня? — робко спросила Саша.

— Что вы, Са… Что вы! Просто передумал…

Вячеслав Алексеевич был смущен, и Саша потому чувствовала себя не очень уютно, она услышала, поняла это недоговоренное «Са…».

— Я и спросить вас забыл: вы куда-то направляетесь?

— Да, к Лене Михайловой нашей, знаете? — сказала Саша. — Она здесь, на Интернациональной живет, рядом. Вот я к ней и шла…

— Ну бегите, бегите, не буду вас задерживать! — встал Вячеслав Алексеевич.

Уже прощаясь, Саша вдруг спросила:

— Вячеслав Алексеевич, а вы нам заметку напишите в первомайский номер? А то, знаете, никто не хочет…

— Если нужно, напишу, — согласился Вячеслав Алексеевич. — Только вы подумайте, о чем вам нужно, и скажите мне. Хорошо?

— Я подумаю, — пообещала Саша. — И скажу.