«От его сиятельства генерал-губернатора Восточной Сибири. Граф требует Вас немедленно к себе».
Разумеется, я моментально оделась и через полчаса входила в столь негостеприимную для меня до сих пор швейцарскую квартиры графа Кутайсова. Мой разговор с ним показался мне столь замечательным, что, вернувшись к себе, я записала его дословно.
Меня провели в гостиную, и ждать мне пришлось недолго. Послышался звон шпор, и ко мне вышел старый, плотный генерал, бритый и с густыми, нависшими над глазами бровями. Я встала. Так вот он, тот, в руках которого участь наших детей, тот, первым делом которого было по приезде в край лишить ссыльных свидания с их товарищами, идущими по тракту! Я с любопытством смотрела на этого старца, ища в чертах его следов лютости. Но их не было. Передо мной было ласково улыбавшееся, приветливое лицо.
– Прошу в кабинет! – Он указал на кресло; я села.
– Позволите курить? – Я молча поклонилась. Однако жандармская привычка сейчас же сказалась: граф посадил меня лицом к свету, сам сел в тени.
– Вы писали мне?
– Да, я!
– В письме вашем – угроза!
– Просьба, граф!
– Нет, угроза!
– Нет, просьба принять меня, граф!
Он нетерпеливо передернул плечами.
– Не будем спорить о словах. Вы пишете, что над вашим сыном будто бы совершено беззаконие… – Мне понравилось это «будто бы»!
– Да, граф! Возмутительное беззаконие… Сын мой приговорен к ссылке на свободное поселение, и никто не имел права без нового решения заключить его в тюрьму и таким образом наложить новое взыскание. Это жестокий произвол!
Граф насмешливо улыбнулся:
– Ваш сын вовсе не был заключен в тюрьму: он заболел, не мог продолжать путешествия и был переведен в больницу.
Теперь меня передернуло от негодования.
– Извините, граф, я хорошо знаю все обстоятельства этого дела. Сын мой в то время не был болен. Его посадили на телегу со всеми вещами, он простился с товарищами, думая, что едет в Якутскую область, но его отвезли в Иркутск, прямо в тюрьму, где посадили в одиночное заключение. После, в тюрьме, он захворал, тем не менее все время оставался в камере; в больницу его не перевели.
– Да, да, да! – сказал граф, – теперь я вспоминаю; это случилось, вероятно, по недоразумению. Это была ошибка одного чиновника моей канцелярии.
– Как?! – вскричала я. – Так участь наших детей в руках не только высших властей, но зависит также от каждого канцелярского чиновника?! До сих пор это было неизвестно родителям…
Граф злобно бросил папиросу.
– Ну, – сказал он, – я не хотел вам говорить, так как это тайные дела. Но как матери, по секрету, я сообщу вам: ваш сын был арестован по распоряжению директора департамента полиции.
Это была неправда от первого слова до последнего.
– Граф, это неверно. Я лично была у директора департамента полиции и сама видела посланную им генерал-губернатору Восточной Сибири телеграмму с запросом о причине ареста сына, читала и ответ, что сын мой проследовал дальше. но уже после запроса!
Лицо генерала приняло багровый оттенок.
– Впрочем, – рассердился он, – все это меня не касается, я выехал ранее, чем был арестован ваш сын…
Чем более он запутывался в неправде, тем сильнее я себя чувствовала; к счастью, я навела серьезные справки и была очень хорошо осведомлена.
– Сын мой, – спокойно возразила я, – был заключен в тюрьму пятнадцатого мая, а вы, граф, выехали из Иркутска двадцать шестого июня.
Улыбка совершенно исчезла с лица генерала, грозные брови зловеще нахмурились, и физиономия сразу стала свирепой.
– Но что же вам, наконец, угодно от меня, сударыня? – почти закричал он.
Я собралась с духом и быстро решилась:
– Ввиду того что здоровье моего сына сильно пострадало от незаконного (я сделала ударение на этом слове) содержания в одиночном заключении в течение целых шести недель, я прошу вас, как лицо, от которого это вполне зависит, назначить ему такое местопребывание, где был бы доктор и где бы он мог пользоваться всеми медицинскими средствами. Я прошу оставить его в Якутске.
– Никогда! – закричал генерал. – Никогда! Вы бы пожелали еще поселить его в Петербурге!
– Но почему же, граф? Неужели же Якутская история…
Генерал едва не подскочил. Он приехал с докладом именно по этому делу и воображал, что слухи до публики по этому поводу сюда не дошли и что это тайна.
– Что вы знаете о Якутской истории? Какая такая Якутская история? – почти крича, перебил он меня. – Никакой истории не было!
Я старалась говорить совершенно спокойно.
– Неужели никакой истории не было? А у нас тут рассказывают ужасы: говорят, несчастных политиков привязывали к столбам, били их веревками и палками, связывали… Говорят даже об убийстве…
– Вздор, вздор, вздор! – кричал генерал. – «Освобождения» начитались! «Освобождение» лжет! Все ложь!..
Я молчала, видя, что попала в больное место. Вдруг генерал переменил тон:
– Меня выставляют зверем, палачом! А я… я только исполнитель приказаний свыше… Этот мерзавец Плеве…