Тьма

То обстоятельство, что отец Владимир будто бы поднимался в воздух, очень смешило Мишку, стоило тому представить, как этот довольно грузный дядька болтается над землей, дрыгая ногами. Своих эмоций он старался открыто не проявлять. Хихикал в кулак, когда батюшка поднимал очередную рюмку, крутил пальцем у виска, стоило тому отвернуться. Иван же, напротив, отнесся к рассказу несчастного серьезно. На вопрос: кто же мог совершить подобное чудо? – вначале отвечал уклончиво, толкуя что-то о злонамеренных чародеях, а изрядно подпив, заговорил в ином тоне, прямо обвиняя в происках против себя не кого-нибудь, а самого сатану.

– Он, нечистый, и приходил, – толковал отец Владимир, уплетая семгу «цвета телес смущенной нимфы», как он изволил выразиться, вызвав веселое фырканье Мишки. – Не верил я в него, каюсь! Так он и пожаловал собственной персоной, чтобы меня проучить.

– Станет дьявол посещать всех неверующих, – делано сомневался Мишка, подмигивая Ивану.

– Всех, может, и не станет, а вот ко мне явился, – спокойно ответствовал отец Владимир. – И поделом. Наставил на путь истинный. Мозги маленько вправил.

– А какой он из себя, нечистый? – осторожно спрашивал Иван.

– Да обычный мужичок. Плюгавый такой… Князь тьмы, как известно, может предстать в любом обличье, а передо мной появился в самом затрапезном. Оно и понятно. Так проще смущать рабов божьих, прельщая их сердца, сея зерна сомнения. Мне потом рассказали… Он мертвецов оживлял! Кто еще на такое способен, кроме нечистого?

В данный момент покупка редких книг отца Владимира не интересовала. Он еще не мог прийти в себя после перенесенного кошмара, однако успешно лечился коньяком, которого по такому случаю попадья не жалела. Мишка тоже не торопился. Он, казалось, решил на время обосноваться в гостеприимном доме. Пил вместе с попом, поддакивал ему, к тому же принялся любезничать с попадьей, посматривая на нее масляными глазками.

Иван, хотя и старался по возможности не увлекаться продуктом дагестанских виноделов, тоже прилично набрался. Он плохо помнил, как упал на койку в одной из комнат поповского дома, а пробудившись утром, первым делом взглянул на часы. Утро давно кончилось. Не особенно огорчившись этому обстоятельству, Иван оделся и отправился на кухню. Здесь постнолицая Фрося сообщила ему, что никто еще не вставал, затем накормила его легким завтраком, состоявшим из яичницы-глазуньи и кофе, не забыв подать к кофе рюмку коньяка. Как видно, Фрося неплохо соображала в том, что нужно человеку после солидного вечернего застолья.

Покушав, Иван решил прогуляться. Он совсем позабыл о лжемессии и дьявольских кознях. И вообще, несмотря на похмельную рюмку, соображал плохо. Выйдя из дома, Казанджий, к своему удивлению, обнаружил, что на улице еще многолюдней, чем вчера, когда они приехали в городок. Люди поодиночке и группами двигались в одном направлении. Он стоял у ворот в церковный двор, прислушиваясь к разговорам. До него долетали отдельные реплики, типа: «Огурец…», «убили палкой…», «Васька – холуй», «Чудотворец»… Иван понял: в этом лихом городке опять что-то случилось, и заинтригованный влился в идущую мимо процессию. Идти, вернее, плыть в людском водовороте пришлось не долго. Волна вынесла его к самой калитке картошкинского дома и схлынула. Иван с интересом наблюдал за происходящим. Рядом с ним стояла словоохотливая тетка и в сотый раз повторяла свой рассказ. Казанджий с интересом выслушал драматическое повествование очевидицы, а потом, в свою очередь, спросил:

– А сам-то он где?

– В больницу увезли, – охотно сообщила очевидица.

– Да нет… Тот, который палку строгал. Чудотворец этот?

– Да вон он сидит на скамейке, – она скосила глаза и кивнула на калитку.

Только тут Иван разглядел людей, находившихся на картошкинском подворье. Их вид поверг его в изумление. Показалось вдруг, что он находится в зрительном зале перед самой сценой и смотрит старое немое кино, притом в замедленном режиме. Его герои двигались как во сне. Сделают шаг, и остановятся. Еще шажок, и новая остановка. Видимо, поэтому некоторые вообще предпочитали оставаться на месте. Например, девушка в черном белье, замершая на стареньком одеяле и похожая на бабочку-траурницу. Или белокурый детина, сидящий на чурбаке и таращащийся на нее. Тот же, что сидел на скамейке, неожиданно напомнил Ивану паука, поджидающего очередную добычу. Об этом свидетельствовал отсутствующий взгляд и полная расслабленность членов. Однако за расслабленностью угадывалось напряженное ожидание новой жертвы.