Тьма знает

Когда Конрауд наконец подъехал к дому Салоуме, начал падать первый осенний снег. Она жила богато: в просторном особняке в Гардабайре, одна, не замужем, без детей. Из всего дома он видел лишь огромную кухню, куда она пригласила его после препирательств у двери. Конрауд настоял, чтоб его впустили, несмотря на поздний час: ему срочно нужно с ней поговорить, и ждать нельзя. Насчет того, что ждать нельзя, была чистейшая правда. Конрауд уговорил Марту разрешить ему поговорить с Салоуме прежде, чем она сама примется за дело: он напомнил, что она ему обещала. Немного поупиравшись, Марта согласилась, но сказала, что времени ему даст немного.

Марте он позвонил еще в лавке автозапчастей. Вскоре туда уже приехала полиция. Про то, что здесь какое-то серьезное происшествие, пронюхали журналисты, и ночную мглу осветили вспышки фотоаппарата.

Конрауд рассказал Марте все, что знал о взаимоотношениях Бернхарда, Салоуме, Сигюрвина и Хьяльталина, начавшихся еще в школе и в скаутском отряде, и о том, как он напал на след благодаря сестре Вилли, о том, как судьба Вилли привела его к Бернхарду, который в свою очередь дал ему выйти на Салоуме.

– Даю тебе десять минут, – сказала Марта. – И не секундой больше.

И вот – он стоит перед Салоуме – годы спустя после того, как в полицию в один холодный февральский день поступило сообщение о Сигюрвине. Это ее он разыскивал добрую половину из тех лет, что провел на своей работе? Владелицу и сотрудницу магазина моды? Он не знал, какие чувства ему испытывать. Упрекать себя за то, что поиск ответов в этом деле давался ему с таким трудом? А может, чувствовать упоение победой? Он не стал спешить. Он не ощущал ни облегчения, ни радости – скорее, скуку и глубокую печаль.

Время приближалось к трем часам ночи. Салоуме еще не ложилась: сказала, что отлучалась из дому. Она беспокоилась и явно была очень удивлена визитом Конрауда в такое неподходяще время суток. Он сказал, что он только что из лавки автозапчастей Бернхарда – и заметил, что Салоуме трудно притворяться, будто ничего не происходит.

– Я видел вас около нее, – произнес он.

– Бедняга… а он… с ним все хорошо? – спросила Салоуме. – Вы с ним говорили?

– Насколько я понимаю, вы с ним дружили, – сказал Конрауд, разглядывая плиту с шестью конфорками, двойной холодильник и двухстворчатую печку среди мрамора и полированного дуба.

– В каком смысле дружили?

– Его жена подозревала, что он ей изменяет. И считала, что разрушительница их семейного очага – именно вы. Что вы с Бернхардом творили вместе?

– Я его знала с детства. Он… мы не были любовниками. Это какая-то ошибка.

– Какое отношение он имеет к Сигюрвину?

– Я сама об этом узнала буквально только что, – забеспокоилась Салоуме.

– Так я вам и поверил! – ответил Конрауд. – Что вы с Хьяльталином и Бернхардом замышляли и из-за чего Сигюрвину пришлось погибнуть?

– Хьяльталин? Он тут вообще ни при чем. Да и я тоже. Это… это просто глупость, что вы так считаете. Как вы вообще до такого додумались?

– Тогда что вы делали у Бернхарда среди ночи?

– Он мне позвонил. Сказал, что он у себя в лавке и хочет меня видеть. Просто умолял. Был не в себе. Говорил, что все кончено. Что вы к нему приходили. Я так и не поняла, о чем он. Только знала, что он боится, что у него какой-то шок, и он просит меня о помощи.

– А почему? Почему именно вас?

– В детстве мы были соседями, – ответила Салоуме. – В одном доме жили. И даже на одной площадке. У него семья была неблагополучная. Его папаша… в общем, он сильно злоупотреблял, и Бернхард с сестрой часто жили у нас. У него сестра была, сейчас она умерла. Потом мы вместе в школу пошли, но потом мама переехала в другой район, и мы перестали общаться, я Бернхарда много лет не видела, но однажды после миллениума у нас была встреча одноклассников, и с тех пор он решил поддерживать со мной контакт. Одно время он жутко пил, но потом завязал. А потом снова запил, стал просто несносным…

– А вы знаете, из-за чего?

– Тогда не знала. Только знала, что ему плохо, что он в депрессии. И лишь сегодня ночью узнала, отчего… почему ему так плохо. И почему ему захотелось со мной общаться. Почему… Это был кошмар! Он мне во всем признался. Я предложила ему поговорить с полицией, и, по-моему, он так и собирался сделать. Прямо завтра. Я вызвалась сходить с ним. Поддержать его. Ему было ужасно плохо. Он вам не рассказывал… о Сигюрвине?

– Мне с ним так и не удалось поговорить, – ответил Конрауд.

– Он уже ушел?

– Ну, можно выразиться и так. Когда вы уехали от него, он решил свести счеты с жизнью.

Салоуме вытаращила глаза.

– Что…

– Бернхарда нет в живых.

– Как?.. Что вы говорите!

– Он повесился в своей лавке.

Салоуме как будто не поняла слов, которые он произнес – и Конрауд понял, что мог бы проявить больше чуткости. Она оперлась на стол, села на стул и все смотрела на Конрауда: непонимающе, вопрошающе, испуганно.

– Я хотел с ним поговорить, – сказал Конрауд. – Но опоздал. Мне очень больно вам это говорить.