— Да, знаете, мне неохота все это снова вспоминать. Я уже в полиции об этом наговорилась.
В магазин зашла покупательница, и Салоуме направилась к ней — женщине, которой нужно было пальто и, наверное, брюки. Салоуме ненавязчиво обслуживала ее, но покупательница не нашла ничего подходящего и ушла.
— А еще вы сказали, что ничего не знаете про ту женщину, к которой Хьяльталин, как он утверждает, тогда ходил. Он не предоставил о ней никаких сведений, и мы считаем, что он нам наврал.
— Ничего я про нее не знаю, — ответила Салоуме. — Я всегда сомневалась, что она вообще есть. Хьяльталин всегда врал. Это первое, с чем сталкиваешься при общении с ним. По его мнению, правда — это просто ерунда какая-то, и он всегда придумывал то, что ему удобнее. Не по поводу Сигюрвина, а вообще всегда. Мне постоянно врал. Это у него просто свойство такое. А потом и я начала за него врать.
— А потом вы расстались?
Салоуме посмотрела на него, словно прикидывая, стоит ли отвечать. Конрауд был не так противен ей, как многие полицейские, постоянно задававшие одни и те же вопросы.
— У нас это расставание как-то само собой вышло после того, как он начал говорить про ту женщину, у которой был, — ответила она. — Мне хотелось отделаться от него и от всей этой мутотени: и вранья, и расследования. Когда это произошло, мы не так долго пробыли вместе. Он был… он не был подонком, как раз напротив. Он мог быть очень чутким, любящим, добрым несмотря ни на что. Просто… это его стремление всегда быть «крутым» так надоедало. Но мне всегда казалось, что он вряд ли способен причинить кому-то вред.
— Когда-то вы сказали мне, что он был вспыльчив, не умел себя контролировать, однако ни разу не поднял на вас руку.
— Ни разу! Бывало, он жутко сердился — но, наверно, не больше других.
— С тех пор, как все закончилось, он с вами когда-нибудь связывался? Скажем, в последние годы?
— Нет, — ответила Салоуме. — Никогда. И я с ним не связывалась. Только иногда думала о нем, жалела — но мы не общались.
Из маленьких колонок под потолком доносилась тихая музыка по радио.
На этаже, где были расположены магазины, царила суета: люди делали покупки или просто разглядывали витрины и мечтали.
— А какая у вас в те годы была машина?
Салоуме задумалась.
— Японская какая-то колымага. Вообще-то принадлежала она моей маме, но ездила на ней всегда я.
Конрауд заметил, что в магазин вошла новая покупательница — молодая женщина. Салоуме не стала уделять ей внимания.
— Когда Сигюрвина нашли на леднике, люди говорили полиции всякое-разное, и в частности, выяснилось, что для поездки на ледник Сигюрвин, вероятно, пересел в чужую машину. Во внедорожник.
Салоуме пристально посмотрела на Конрауда.
— И что?
Конрауд пожал плечами.
— А у его водителя были пышные длинные волосы и в ухе серьга.
— Хьяльталин не носил серьги в ухе, — ответила Салоуме.
— А вы помните, среди его знакомых был кто-нибудь, у кого был свой джип или доступ к нему?
— Нет, — не задумываясь, ответила Салоуме.
— А кто-нибудь с серьгой в ухе?
— Нет.
— Никто?
— Нет. — Салоуме помотала головой.
— Вы сказали, что в тот вечер, когда Сигюрвин пропал, были у своей матери: пошли к ней прямо от Хьяльталина и ночевали у нее дома.
— Я тогда пока еще жила с ней, — ответила Салоуме. — Вы же все это знаете.
— Если не ошибаюсь, ваша мать умерла?
— Да, три года назад.
Молодая покупательница подошла к Салоуме.
— Вы продавец? — требовательным тоном спросила она.
Салоуме повернулась к ней.
— Секундочку, — сказала она. — Значит, мы все? — коротко осведомилась она у Конрауда.
— Да, мы все, — ответил он, а Салоуме спросила молодую покупательницу: «Вам что-нибудь подсказать?»
Вечером Конрауд отправился на ужин к Хугоу. Тот жил в опрятном таунхаусе в Граварвоге[18] с женой по имени Сирри и близнецами. Они очень обрадовались дедушке: ведь когда он сидел с ними, то всегда читал им сказки и стихи, а перед сном рассказывал в меру страшные истории о привидениях. Невестке это не нравилось, потому что Конрауд иногда забывался. Недавно у нее случилась истерика: когда супруги вернулись домой, Конрауд смотрел с внуками фильм по телевизору, и мальчики были вне себя от возбуждения и страха из-за всяких неистовств, которые там показывали. Фильм назывался «Экзорцист».
— Это вообще ни в какие ворота! — услышал он строгий голос Сирри, обращавшейся к Хугоу.