Тьма сгущается

Навстречу Талсу прошли четверо или пятеро альгарвейских солдат. Двое выглядели столь же несчастными, что и коренные жители Скрунды. Остальные, однако, были вполне довольны, несмотря на то, что вода ручьями текла с широкополых шляп, и щегольски заткнутые за ленту перья поникли. Талсу доводилось слышать, что во влажных лесах Южного Альгарве дожди льют почти не переставая. Может, эти рыжики оттуда родом и привыкли к скверной погоде. А может, слишком тупы, чтобы мечтать о лучшей — они же альгарвейцы.

Уступая дорогу патрулю, юноше прижался к стене и промок еще больше. Солдаты не обратили на него внимания — однако живо заметили бы, если бы он не посторонился. Талсу бросил на них злой взгляд через плечо. По счастью, ни один из патрульных не обернулся.

Переступив порог бакалейной лавки, он с облегченным вздохом сбросил капюшон. К его радости, толстопузого старика-хозяина не было и за прилавком стояла его дочь.

— Привет, Гайлиса, — бросил Талсу и пригладил волосы ладошкой.

— Привет! — откликнулась девушка.

Она была на год или два младше Талсу, они знали друг друга с малолетства. Но тогда формы девушки еще не приобрели приятной округлости, а волосы не сияли золотом — или же Талсу этого не замечал по молодости. Зато приметил сейчас — очень хорошо приметил.

— Я рада, что ты не альгарвеец, — сказала она.

— Силы горние, я тоже! — воскликнул Талсу.

— Ты, — продолжала она, будто не заметив, — не пытаешься оценить товар на ощупь.

Талсу не сразу понял, что она имеет в виду, а когда понял, ему захотелось тут же пристрелить каждого похотливого альгарвейца в округе. Хоть и нельзя, но очень захотелось.

— Эти жалкие… — начал было он и захлопнул рот. Даже высказать все, что он думал о проклятых рыжиках, не получалось — подходили для этого только крепкие солдатские словечки, которые Гайлисе слушать вовсе не понравится.

Девушка пожала плечами.

— Они же альгарвейцы. Что с ними сделаешь?

Талсу уже решил, что бы хотел с ними сделать. А еще бы он хотел сам оценить товар на ощупь. Но юноша пребывал в печальной уверенности, что Гайлиса тогда попытается треснуть его по голове. Он-то не солдат оккупационной армии, а всего лишь старый знакомый.

— Чего тебе насыпать? — поинтересовалась она.

Талсу перечислил все, что просила мать. Девушка нахмурилась.

— А чего сколько? Знаешь, есть разница…

— Понимаю, — суетливо пробормотал он. — Только я не спросил, сколько чего.

— Олушок ты, — заключила Гайлиса. Когда Талсу случалось запутаться в покупках, она его, бывало, кляла и похуже. — Ну сколько тебе денег хоть дали?

Ему пришлось вытащить из кармана подсунутые отцом монетки и пересчитать под сочувственным взглядом девушки.

— По мне, так можешь на все оливок насыпать, — заметил он. — Очень их люблю.

— Ну да, а завтра прикажешь объяснять твоей матушке, почему похлебки не вышло? — Гайлиса закатила глаза. — Нет уж, благодарю покорно!

Она отсыпала из кувшина полную картонку соленых олив, потом поманила юношу пальцем и сунула ему в руку еще несколько.

— Об этих никто не узнает.

— Спасибо. — Талсу забросил в рот всю горсть и, обсосав горьковатую мякоть, осторожно сплюнул косточки в ладонь. Гайлиса указала на мусорную корзинку за прилавком, и косточки улетели туда.

— Еще? — с надеждой спросил юноша.

Гайлиса выделила ему одну.

— Если отец спросит, куда девалась вся прибыль, я на тебя нажалуюсь, — пригрозила она, насыпая фасоль и нут в провощенные картонки побольше. — Держи. Вот, все серебро ты потратил, три медяка сдачи я тебе сейчас дам.

— Не надо, — ответил Талсу. — Лучше насыпь на три медяка кураги.

— Я ее тоже люблю — но после маслин… — Гайлиса скорчила рожицу, однако отсыпала Талсу горсточку сушеных абрикосов.

Один юноша сунул в рот — просто ради еще одной гримаски, — а остальные подвинул обратно через прилавок.

— Это тебе. Ты их больше моего любишь.

— Не стоит, — отмахнулась девушка. — Я в любой час могу залезть в корзину, а времена сейчас для всех тяжелые.

Талсу уставился на улицу, делая вид, будто не слышит.

— Ты невозможен! — воскликнула девушка, и Талсу показалось, что она сердится, но, когда он обернулся, она уже жевала абрикос.

Прихватив покупки, он под дождем поспешил домой, а вернувшись в лавку, обнаружил, что отец шумно спорит о чем-то с альгарвейским чародеем. Юноша отнес нут, фасоль и оливки матери на кухню и поспешно сбежал вниз, на случай если отцу понадобится его помощь.

Чародей яростно размахивал руками.

— Нет, нет, нет! — взволнованно восклицал он на превосходном елгаванском. — Я совершенно не это хотел сказать!

— По-другому не понять, — набычился Траку.

— Что случилось? — спросил Талсу.

Обыкновенно отец не разговаривал с альгарвейцами на повышенных тонах. Во-первых, потому, что не считал захватчиков достойными своих нервов. А во-вторых, потому, что спорить с ними было опасно.

Офицер колдовских сил обернулся к Талсу и отвесил ему поклон:

— Возможно, вы, сударь, объясните вашему… батюшке, не так ли?.. что я никоим образом не призываю его действовать против совести. Я лишь предложил…