Тьма под солнцем (ЛП)

На каждом этаже высоко на стенах были расположены многосекционные окна, но их было немного, и они были покрыты пылью. Хоуи подумал, что, может быть, если ты мечтатель и спишь в дневное время, это может сохранить твое зрение и помочь тебе видеть лучше в темноте. Может быть, он тоже станет мечтателем и будет спать днем.

На первом этаже, в задней части пустующего здания, когда Хоуи открыл защелку и положил свою руку на рычаг ручки, мистер Блэквуд сказал:

— Приходи утром, и мы позавтракаем вместе. Я расскажу тебе все о моей прабабушке, которая была кинозвездой.

— Кинозвездой? — спросил Хоуи, удивленный тем, что его друг молчал об этом поразительном секрете, хотя они общались целый день и говорили дольше, чем Хоуи когда-либо с кем-либо говорил, кроме мамы и Коррины.

— Она очень давно снималась в немом кино. Ты наверняка не знаешь ее имени, но это потрясающая история. Я люблю рассказывать ее.

— Хорошо, конечно, круто, это будет здорово, — согласился Хоуи, открыл дверь, ведущую на аллею, и прищурился от яркого света.

Не успел Хоуи переступить порог, как Рон Бликер набросился на него, сильно толкнув сзади:

— Дугли Уродливая Задница, мелкое дерьмо, зачем ты сюда ходишь, что ты замышляешь, уродец?

Бликер был на четыре года старше Хоуи, ему было пятнадцать, и он был крепкий. Одет он был в футболку-безрукавку, чтобы были лучше видны мускулы, и он свалил Хоуи с ног.

Фонарик вывалился из рук Хоуи, а Бликер быстро проскочил через дверь и поволок за собой Хоуи, схватив его за уши и грозясь чиркнуть его головой об пол и снова избить до перелома черепа. Лучик дневного света сузился, когда раскачивание двери закончилось, и в образовавшейся темноте Бликер сказал:

— Ты, маленькое уродливолицее дерьмо, что ты…

Его голос прервался вскриком неожиданности и боли, и в этот же миг Бликер вдруг отпустил Хоуи и отлетел в сторону.

Из темноты мистер Блэквуд сказал:

— Возьми свой фонарик, сынок.

Хоуи медленно подошел к «Эвереди» [17], который стал единственным источником света, когда дверь закрылась. С фонариком в руке он присел и развернулся в смятении, пытаясь определить местоположение своего друга и его врага.

Они были вместе, и они выглядели потрясающе. Одной рукой мистер Блэквуд захватил горло Рона Бликера, а другой ухватился между ног мальчика. Он прижимал его к полу, давая болтать ногами в воздухе. В глазах старины Бликера показался ужас, когда фонарик открыл лицо захватчика.

— Если ты хоть раз меня ударишь, — сказал мистер Блэквуд Бликеру, — я раздавлю все, что я держу в моей левой руке, раздавлю и оторву, и тогда тебе придется всю жизнь носить женскую одежду.

Бликер не выглядел так, как будто имел желание или силы ударить мистера Блэквуда. Слезы скатывались по его лицу, белому и мокрому, как рыбьи кишки, а из горла вырывалось жалкое хныканье, как у котенка.

— Ты иди домой, сынок, — сказал мистер Блэквуд. — Мне нужно сказать несколько слов твоему другу. Я хочу просветить его на счет пары вещей.

Хоуи стоял, как прикованный, пораженный положением Бликера, так долго вызывавшего страх и неожиданно ставшего беспомощным и маленьким, похожим на сломанную куклу.

— С тобой все в порядке? — спросил мистер Блэквуд. — С тобой все будет хорошо, если я просто объясню новые правила твоему юному приятелю?

— Конечно, — ответил Хоуи, — Все в порядке. Так я просто пойду. Пойду домой. — Он пошел к двери и повернулся к ним. — Новые правила. — Он открыл дверь, вышел наружу и обернулся еще раз. — Утром, возможно, вы мне тоже расскажете новые правила. Мне кажется, что я тоже должен их знать. Так я смогу быть уверенным в том, что все, вы знаете, кто, живут по ним. — Он закрыл дверь.

Ошеломленный и пораженный, он шел по аллее сквозь дневной свет и тени. Он шел через кладбище возле церкви св. Антония, как в полутрансе, и когда разум Хоуи освободился от него, как от морока, значение случившегося стало очевидным. Весь оставшийся путь до дома Хоуи не мог сдержать ухмылку.

4

Наверное, Хоуи становился мечтателем, который мог спать днем и бодрствовать всю ночь. Лежа в кровати в темноте своей комнаты он не мог отключить разум. Он продолжал проигрывать все произошедшее утром и днем, и его воспоминания были яркими, как кино.

Поскольку мама вставала на работу рано, она легла спать в половине десятого. Коррина была уже в своей комнате, занималась чем-то, чем занимаются девушки в своих комнатах; он не имел ни малейшего понятия.