Тьма надвигается

– И тебе того же, – процедил Варвакис без охоты. В любой стране, сколько мог судить Фернао, знание языка обеспечивало благорасположение туземцев. Однако, выучив янинский, чародей не добился добрых чувств со стороны купца.

– Без тебя день был бы куда приятней, – прорычал тот.

– Ага, – ответил Фернао и перешел на альгарвейский, как обычно, когда ему требовалось выразить достаточно сложную мысль: – Если ты еще раз отведешь меня повидать Коссоса, я не задержусь в городе надолго.

Купец злобно глянул на него:

– Я уже и надеяться перестал. Лучше мне отвести тебя вместо этого к стражникам короля Цавелласа.

«Лучше я тебя выдам», – имел он в виду.

Фернао улыбнулся.

– Пошли. Я с удовольствием повидаюсь с ними. Они будут спрашивать… а я буду отвечать. – «Предашь меня – и я выдам тебя». – Чародеев очень тяжело убить, знаешь? – «Я сделаю все, чтобы ты не отвертелся».

Если бы взгляд мог убивать, Варвакис проверил бы заявление волшебника на деле. А если бы под прилавком у торговца деликатесами лежал жезл – тоже проверил бы, другим способом.

– Ну хорошо, – огрызнулся он. – Последний раз. – Он помахал толстым, как сосиска, пальцем под носом Фернао. – Но самый последний, ты меня понял?

– Понял, – ответил Фернао.

О Варвакисе можно было сказать много нелицеприятного, но что купец неясно выражается – никогда.

– Уж надеюсь, – проворчал янинец. – Приходи завтра вечером. Или я отведу тебя к нему, или скажу, когда смогу вас свести.

– Отлично, – ответил Фернао по-янински.

Он не был уверен, что поступает разумно. Варвакис мог устроить засаду. Но это был не первый такой случай, и всякий раз купец держал слово. Кроме того, к настоящему времени Фернао заполучил тем или иным способом кое-какое колдовское снаряжение – его собственный, из Лагоаша привезенный набор инструментов пропал, когда убили Шеломита. Заменить все было бы невозможно. Чародей не смог бы достать даже ту малость, что сумел приобрести, если бы янинские торговцы понимали, что продают волшебнику орудия его ремесла. Но искусство магии развивалось в Лагоаше и Янине разными путями, и лагоанцы ушли по своему пути существенно дальше.

Когда Фернао следующим вечером вновь зашел в лавку деликатесов, он был готов к неприятностям. Но Варвакис, бормоча что-то нехорошее себе в усы, отвел его во дворец. К этому времени чародей уже отчаялся добиться чего-либо от янинца, не услышав при этом жалоб. Купец удалился, стоило Фернао и Коссосу пожать друг другу руки.

– Не знаю, чем вы тут занимаетесь, – провозгласил он, – и знать не желаю.

Коссос недружелюбно оглядел Фернао.

– Не думаю, что мы сговоримся, – промолвил дворцовый слуга. – Я не могу отвести тебя к Пенде: отвечу головой. Тяжело стало жить. А теперь, когда твоя страна воюет с Альгарве… – Он покачал головой. – Почему бы тебе не отправиться домой?

– Если я уйду, – негромко ответил Фернао, – подумай, сколько взяток ты потеряешь!

Коссос скривился. Взятки в Янине стали образом жизни, но говорить об это вслух считалось неприличным.

Фернао было уже все равно. Запустив руку в карман, он стиснул в пальцах сушеный хвостик садовой сони и забормотал себе под нос. Коссос мог бы принять незнакомый язык за лагоанский. Но то был язык древнего Каунаса, известный в Янине не столь широко, как в других державах. И заклятье было очень древним: примитивный предок тех, что накладывались на упокойники и широко употреблялись в современной медицине.

Подобно тому, как соня впадает на зиму в спячку, заснул и Коссос. Но не естественным сном. Он перестал дышать. Сердце его едва билось. Если бы лакей сражался в этот момент с солдатом Каунианской империи, он умер бы, не поняв, что его убило. А так он попросту рухнул на пол. Фернао вышел из комнаты и поспешил в то крыло дворца, где содержался в заточении король Пенда.

Шел он быстро и уверенно. Для уверенности у него была веская причина. Слуги и дворяне, встречавшиеся ему на пути, видели незнакомца. Один или двое, отмеченные необычным умом или силой воли, даже обернулись вслед чародею, пытаясь окликнуть, но и они затем, подобно остальным, забывали о его существовании и продолжали заниматься своими делами. Фернао позволил себе слабую усмешку. Среди янинцев, как в большинстве держав, полынь считалась приправой, и добыть ее было легко. Валмиерцы делали премерзкую настойку на ее листьях; Варвакис приторговывал ею. Но жители Янины не употребляли полыни в своих чарах. А среди лагоанцев она была основным компонентом заклятий временного забвения.

Попадись Фернао на пути другой чародей, заклятье дало бы сбой. Лагоанец предполагал, что место заключения Пенды охраняется как физически, так и волшебством. Он снова прикоснулся к хвосту сони, пробуждая другое заклятье, какое мог бы использовать только лагоанский чародей первого разряда (хотя Фернао очень надеялся, что Цавеллас полагается на местных колдунов; специалист из Альгарве мог бы распознать и развеять чары).