Тьма. Испытание Злом

Спасибо доброму хозяину – предупредил, научил, как поступить. В главные ворота, сказал он, лучше не соваться вовсе. А шагах в пятистах от них, если двигаться вдоль хребта к северу, найдется маленькая такая железная дверка, вот как раз в нее надо постучать кулаком или ногой – молотков там не предусмотрено. Тогда выйдет из горы неприятный заспанный тип, и будет от него нести перегаром, и будет он ворчать, что это не для живых путь, а вовсе для покойников. Но на слова его обращать внимания не надо, а надо вежливо стукнуть по темечку, чтобы на секунду умолк, и быстро-быстро объяснить, мол, от старого Клюстера пришли. Тогда за умеренную мзду он их в Вашаншар и пропустит.

И пропустил. А Легивар Черный так и остался ждать под главными воротами, видно, со вчерашнего вечера. Когда друзья проезжали мимо, боевой маг лежал на обочине и мирно спал, свернувшись калачиком под зловещим своим плащом. Они не стали его будить.

…Звали неприятного заспанного типа Мовус Оппершаффергренц, и был он по роду занятий могильщиком, а по призванию – контрабандистом. Такой уж порядок существовал в Вашаншаре, что покойников не земле предавали, а наоборот, наверх оттаскивали, через специально прорубленный коридор, потому что «негоже мертвым ходить путями живых». Чтобы читатель не заподозрил дурного, заметим для ясности: глагол «ходить» в данном случае употреблен в смысле исключительно переносном. От самого сотворения мира история не знала такого случая, чтобы гномий мертвец вдруг восстал. Человечьи – сплошь и рядом, с нифлунгами порой случается, и даже светлые альвы не застрахованы от превращения в носфератов. Но только не гномы! Не берет их Тьма. Померев, лежат себе смирно, и на поверхность их поднимают в специальной вагонетке, достаточно просторной для того, чтобы рядом с телом – чего месту пустовать? – поместилась пара ящиков неуказанного товара. Или три человека, если ход холостой, люди не слишком толстые и умеют как следует скрючиваться.

– Главное, второй кордон миновать, – поучал Мовус Оппершаффергренц. – Как второй кордон пройдем – можете быть спокойны, никто вас уже не спросит, кто такие, откуда взялись. Решат, раз стража пропустила, значит, твари вы благонадежные, тревожиться нечего… Так что услышите голоса – сидите и не высовывайтесь, а ежели кто чихнет – лично порешу клюкой по башке, так и знайте!

Разумеется, после такого замечания всем отчаянно захотелось чихать. А может, дело было не в словах, а в пропыленном пологе, натянутом поверх вагонетки.

Да, не из приятных вышла эта дорога! Темно, душно и тесно, пошевелиться невозможно – руки-ноги затекают, шею сводит. Скользя своим ходом под уклон, оглушительно грохочет и безбожно трясет железная повозка. Полупьяный гном откуда-то сверху орет песни столь фривольного содержания, что стыдно слушать в присутствии девушки. И так долго тянется все это безобразие, что поневоле клонит в сон…

Разбудил их истошный скрежет металла и резкий толчок – вагонетка стала. Второй кордон, поняли они, и затаились. Даже тогда не пискнула Гедвиг, когда чей-то локоть заехал ей точно под глаз, да так, что синяк обеспечен, придется сводить!

– Чего везешь, Оппершаффергренц? – послышался чужой, тоже не слишком трезвый голос.

– Чего-чего? Покойник домой запросился, вот везу!.. Да пропускай уже, не томи. Не слышал разве, старый обербергмастер из восьмой штольни помер, забрать велели. Сам обербергмастер! А ты время тянешь. Никакой в тебе почтительности нет, Пфефферпанцер, как тебя на службе держат?

– Ну ладно, ладно. Полог скинь и езжай себе…

У нарушителей границы упало сердце, но старый контрабандист свое дело знал. Заскрипел, как несмазанная телега:

– Видали, полог скинь! А натягивать потом ты станешь, со шнурками возиться? Или я к дому покойного с открытым верхом явлюсь?! Не знаешь ты приличий, Пфефферпанцер, разве можно к дому покойного с открытым верхом являться, да еще к самому обербергмастеру? Вот ежели ты так подло поступить хочешь, то и не помирай лучше потом! Помрешь – так я за тобой с открытым верхом приеду. А не дождусь – сменщику завещаю и клятву возьму: как помрет Пфефферпанцер, езжай к нему без полога, он при жизни приличий не знал, так неча ради него стараться, шнуровать. Хорони его как гулящую бабу, с открытым верхом – вот что я сменщику велю! Обидел ты меня недоверием своим, Пфефферпанцер, крепко обидел. А еще у дочки моей на свадьбе гулял, бесстыжие твои глаза!

– Да хватит уже брюзжать, выпивоха старый! – плюнул стражник. – Хорош болтать, проезжай! Покойный заждался, поди.

– Ну то-то же! – погрозил могильщик, и вагонетка с лязгом и скрежетом продолжила путь…

– Ау! Эй, вы там! Померли, что ль? Назад вас везти? Вылазь, приехали! – Оппершаффергренц забарабанил кулаком в железный бок повозки, и головы спавших чуть не раскололись от гула. Выскочили как ошпаренные. – Ну то-то же! А то разлеглись они, разнежились на чужом месте. Видел бы покойный господин обербергмастер, какая тут дрянь до него под пологом ехала, – укорил бы меня. Как бы через вас сниться теперь не стал. Накинули бы монетку али две за беспокойство!