Тьма. Испытание Злом

Почему, спросите вы? Да потому, что всякий раз, седлая коня, он, Кальпурций Тиилл, оказывался в гордом одиночестве, в то время как Йорген и Гедвиг усаживались вместе. Коню так, видите ли, легче! Да, легче. С этим поспорить было нельзя, Йорген определенно весил меньше Кальпурция. И претензий к нему у силонийца не было: верный своему обещанию, ланцтрегер относился к юной ведьме чисто дружески, ничего лишнего себе не позволял ни в словах, ни в поступках. Но беда в том, что сама Гедвиг Нахтигаль никакими обещаниями связана не была. И когда, сидя позади Йоргена, обнимала его за пояс, не видела ничего зазорного в том, чтобы делать это с нежностью. По правде говоря, она была бы не прочь и впереди сесть, бочком — пусть бы он ее обнимал. Но это было бы уж слишком откровенно для скромной девушки из приличной семьи, в ее родной Гизельгере такое могли позволить себе лишь жених с невестой. Да и второго спутника не хотелось огорчать — его чувства уже перестали быть для ведьмы тайной. «Может, оно и к лучшему, если у каждого из нас будет своя лошадь?» — подумала она. И Кальпурций тоже так подумал, только без всякого «может».

Кроме лошадей, у доброжелательного селянина удалось разжиться дрянной, рваной одеждой — для маскировки. Собственная дорожная хоть и утратила свежесть в подземельях Лупца, имела вид откровенно богатый — в такой как бы за самого короля Штефана не приняли, не насадили на осиновый кол. Пусть уж лежит в тючке до лучших времен.

Увидев друг друга в бедняцких обносках, спутники не могли удержаться от смеха. Йоргену с Кальпурцием новая одежда оказалась коротка — голые запястья и щиколотки торчали из обтрепанных рукавов и штанин, как у мальчишек-сирот. Гедвиг, наоборот, утонула в широкой латаной юбке и вязаной кофте, рассчитанной на такой бюст, что если бы ее собственный чудесным образом увеличился пятикратно — и то был бы мал.

— Да, — ностальгически вздохнул хозяин, взглянув на этакое пугало. — Супруга моя, да пребудет душа ее с миром в садах небесных, обширнейшая женщина была… Не обхватишь в одиночку! Как по полу ступала — половицы гнулись, дом ходуном ходил… Гора, чисто гора… Теперь таких баб уж не найдешь, перевелись через бескормицу… — Он вытер кулаком скупую слезу и махнул рукой на прощанье: — Да минует вас в пути всякое зло, добрые господа.

И надо же — миновало! Не иначе, его молитвами. За шесть дней перехода через разоренные земли Хааллы всего-то и было происшествий, что дважды нападали разбойники, один раз — шторб, трижды хотели ограбить хозяева постоялых дворов, трижды на постой не пустили вовсе, на подходе к столице хотели забрить в рекруты всех троих («Не те нынче времена, чтобы разбирать, кто баба, кто мужик»), на выходе из столицы пытались отнять кляч на мясо и уже у самой границы со Степным Гартом решили посадить в темницу за конокрадство, рассудив здраво: откуда у этаких оборванцев целых три кобылы в хозяйстве? Но пока всем приграничным селом пытались тех оборванцев изловить и связать, власть сменилась, пришел указ об амнистии ворам и разбойникам. Завязался долгий спор: настоящий указ или подложный, распространяется ли амнистия на преступников, не до конца пойманных, следует ли считать конокрадов настоящими ворами или это совсем другая статья закона? И пока хаалльцы шумели чуть не до драки, мнимые конокрады удалились с достоинством, переправились вброд через мелководную Змейку и помахали преследователям ручкой с гартской стороны. Несколько отчаянных парней хотели броситься в воду следом, но мужики постарше их удержали. За рекой чужая земля, чужие законы, и неизвестно, кого они будут защищать, если трое преследуемых поубивают своих преследователей. Парни потоптались-потоптались, погрозили кулаками и ушли ни с чем.

А утомленные до предела беглецы растянулись блаженно в молодой степной траве.

День стоял чудесный, небо было голубым, солнце — теплым, напоенный запахами свежей зелени ветерок приятно шевелил волосы, где-то высоко, под самыми чертогами дивного Регендала, пел свою песню вольный жаворонок, и пухлые белые облачка — ручные зверьки Дев Небесных — бежали табунчиками с запада на восток…

«Пора!» — скрепя сердце решил Кальпурций Тиилл.

Этот разговор он должен был начать давно, да все времени не находилось, и обстановка была не та — редко-редко удавалось выпустить меч из рук. Столько голов пришлось посносить за последние дни, что уже и стесняться своих умений перестали, привыкли к кровавому делу. Но если мужчинам такая привычка делает честь, то юным девам она совершенно ни к чему — так считал силониец.