Тьма близко

Старик глядел так печально, что Элис пришлось пообещать передать его просьбы при дворе хотя бы начальнику стражи, если не получится самому королю. Про себя же она твердо решила, что не вернется в Аднор, пока не разделается с оборотнем. Это чудовище не имеет отношения к Тьме, но какая разница для людей, которые страдают из-за него? И какая разница Элис, ее рунный меч должен разить зло, какое бы обличие зло ни приняло.

Распрощавшись с гостеприимным стариком, она завернула к девчонке, которая говорила о покойной Сафье. Мать малышки была занята – ее младшее дитя, младенец в колыбели, прихворнул. Малыш хныкал, вопил и не желал лежать спокойно, мать тоже нервничала… словом, поговорить не удалось. Женщина рассказала, что Сафью она хорошо помнит, а теперь едва признала, когда та объявилась после долгой отлучки. Вроде она… но какая-то чужая, незнакомая. Ну, мало ли… все-таки сколько лет не виделись! Сафья земляков тоже успела забыть, никого не узнала при встрече.

– И я бы ее, может, не признала, – заключила крестьянка, – но шапка-то приметная, ее сразу вспомнила! Сафья всегда носила красную шапку, нравилось ей почему-то. И вернулась – тоже в красной. Шапку я сразу вспомнила!

Пора было возвращаться в город и узнать, какие кары обрушили Светлые Предтечи на нечестивого Махрина. По пути Элис размышляла, как найти объяснение всему случившемуся. Ну, пусть страшные сказки имеют под собой основание, пусть в округе поселился оборотень. Пусть он напал в лесу на одинокую путницу… хотя местные утверждают, что прежде чудовище щадило людей и ограничивалось нападениями на хлевы и курятники. Но как сюда попал селиф? Почему пути волка, женщины в красной шапке и твари Тьмы пересеклись в этом глухом углу, недалеко от имперской границы, проходящей по горной гряде? Какой в этом смыл? И есть ли здесь смысл?

А горы были видны и отсюда. Теперь, когда Элис направлялась в Толгор, то есть в сторону границы, они маячили на горизонте синей стеной, стоило дороге выбраться из зарослей, где обзор закрывали деревья, как вдалеке показывался горный кряж, посередине которого возвышался высоченный остроконечный пик. Ничего путного не надумав, Охотница решила, что нужно с кем-то посоветоваться. Лучше всех подходил Килгрик.

Время было обеденное, и рыжий, конечно, оказался в трапезной – сидел в углу и неторопливо уплетал снедь, аккуратно расставленную перед ним на столе. Уезжая, Элис оставила его в той же позиции – можно подумать, толстяк так и не покидал трапезную. С этого Элис и начала разговор – спросила, чем оруженосец занимается, все еще завтракает или уже обедает? И не забыл ли он сделать перерыв, чтобы как-то отделить одно от другого?

– Я сделал перерыв, госпожа Алисия, не беспокойся. Сюда заявлялся некий Махрин и орал так, что у меня пропал всякий аппетит. Волей-неволей пришлось прервать трапезу.

Вот тут Элис заинтересовалась так, что даже расхотелось дразнить мальчишку.

– И что же он кричал?

– На его подворье случился переполох, – важно объявил Килгрик, – лошади дружно сбесились, стали бить копытами, рваться с привязей, нескольким это удалось… в общем, сколько-то работников покалечены, один конь тоже. Пожар удалось погасить.

– Пожар? Еще и пожар случился?

– Не «еще». В суматохе кто-то что-то уронил, а кругом солома, занялось мигом. Но погасили прежде, чем огонь перекинулся дальше. Кричал, ты во всем виновата, ты ему угрожала. Ему сказали, что ты утром уехала по своим делам, и показали меня.

– И что он тебе сказал?

Килгрик пожал плечами и вернулся к прерванной трапезе.

– Что он может сказать ребенку? – пробурчал он, набив рот, – только взглянул на меня и махнул рукой. Преимущества моего возраста, видишь ли, в том, что меня ругать бесполезно. Вот тебе бы он высказал… но тебя не было.

– Та-ак… – задумчиво протянула Элис. – И с чего начался переполох у Махрина, неизвестно.

– Я хотел, госпожа Алисия, чтобы ты сделала из моих слов другой вывод.

– Какой же?

– Еще раз повторю: ребенка ругать бесполезно! Это понимают все, кроме моей госпожи.

– Разве я когда-нибудь тебя ругала? Если провинишься, покажу тебе новый фехтовальный прием, только и всего.

Килгрик вздохнул:

– Ты неисправима! Ну, когда же ты начнешь относиться ко мне как к ребенку?

– Когда мне понадобится ребенок! А сейчас мне нужен совет разумного и зрелого человека. Вот послушай…

И Элис пересказала оруженосцу все, что удалось выяснить в деревне.

– Интересно, как нашему доброму хозяину Гайвену удается спустить шкуру с твари Тьмы. И он ведь не первый раз этим занимается.

– Ты откуда знаешь? – Элис насторожилась.

– Знак серебряной луны над воротами, – важно объявил Килгрик. – Что за шкура придает свету фонаря красивый серебристый оттенок?

– А?

– Шкура не может долго продержаться, – тон оруженосца стал назидательным, – потому что плоть твари Тьмы разлагается скорее, чем любая другая. Знаю, знаю, мэтр Бейель умеет продубить ее так, что шкура не портится, но наш хозяин не владеет этим секретом. Я спрашивал прислугу – на их памяти Гайвен дважды обновлял фонарь над воротами. Дохлые селифы здесь не редкость. Странно, да?