Тьма

Они сидели плечом к плечу, и установленные перед ними прямоугольные стекла излучателей казались безжизненными, но угрожающими. Две одинокие, облаченные в белое фигуры в самом средоточии обширного пространства, заполненного аппаратурой, боевой техникой и живой силой. Им было страшно, и тем, кто находился вокруг, тоже было страшно, ибо в затянувшемся ожидании напряжение росло, нагнеталось и касалось каждого. Солнце скрылось почти час назад, погрузившись в темные облака на горизонте, и теперь площадка освещалась только неполным светом прожекторов. Люди, стоявшие по ее периметру, были защищены металлическими щитами и специальными очками, которые придавали им зловещий и бесстрастный вид; на некоторых были шлемы и перчатки. Они ждали, как ждали три предыдущие ночи подряд, но на этот раз все ощущали в воздухе какое-то неуловимое изменение. Каждый то и дело поглядывал на небо и подолгу всматривался в черные клубящиеся облака, прежде чем снова переключить внимание на две фигуры перед котлованом. Что-то заставляло каждого вздрагивать, хотя внешне это не проявлялось; это больше походило на внезапное содрогание внутренних органов. Напряжение передавалось от одного к другому, как инфекция, переносчиком которой были их собственные мысли. Даже ученые и технические специалисты, окружённые своей аппаратурой внутри приземистого металлического барака, испытывали в эту ночь какую-то особенную тревогу. У Маринкера пересохло во рту и вспотели ладони. Сикльмор непрерывно покашливал и постукивал ногой. Бринкли моргал и никак не мог остановиться.

Снаружи, за щитом, Пек бренчал мелочью в кармане брюк, а Джессика, стоявшая рядом с детективом, до боли закусила нижнюю губу. Шли минуты, и все разговоры постепенно стихли; если кто-то и решался заговорить, то шепотом, громким ровно настолько, чтобы его можно было различить в равномерном жужжании генераторов. Стало холоднее. А сквозь защитные очки ночь казалась более темной, чем обычно.

Бишопу было трудно собраться с мыслями. Он пытался вспомнить, как в прошлый раз, свой первый визит в «Бичвуд» и страшное зрелище, представшее тогда перед ним. Но все было смутным, туманным и отдаленным, как некое видение, на которое невозможно навести резкость. Он смотрел на Эдит, сидевшую в двух футах от него, но почти не видел ее лица за темной маской. Она обхватила руками колени и переплела пальцы.

— Я не могу думать, Эдит. Все почему-то расплывается.

Некоторое время они молчали, затем ее маска обратилась к Бишопу:

— Не пытайтесь об этом думать, Крис. Вы опустошаете свое сознание. Если Тьма действительно такова, какой мы ее представляем, то она вас найдет. Она не нуждается в вашей помощи.

— Вы что-нибудь... чувствуете?

— Я вижу лицо Джейкоба, но не ощущаю его присутствия. Я ничего не чувствую, Крис. Только пустоту.

— Он действительно верил?.. Медиум отвернулась.

— Я уже не знаю. Джейкоб обладал самой высокой способностью постижения из всех, кого я знала, даже более высокой, чем у Бориса Прижляка.

— Вы знали Прижляка?

Ее лицо под черной маской оставалось непроницаемым.

— Когда-то я была его любовницей.

Бишоп был настолько ошеломлен, что некоторое время не мог и слова вымолвить.

— Его любовницей? Я не понимаю...

— Это было очень, очень давно. Двадцать лет назад, если не больше. Так давно, что порой мне кажется, что в действительности этого никогда не было, и женщина, которая с ним спала, была мне немного знакома, но вспомнить ее имя и лицо я уже не могу. Видите ли, Борис Прижляк был удивительным человеком: сама его греховность делала его привлекательным. Понимаете ли вы, Крис, как привлекателен бывает порок?

Бишоп промолчал.

— Мне он казался неотразимым. Сначала я не понимала всей глубины его развращенности, которая была не просто его частью, но им самим, самой его сущностью. Именно он обнаружил мои экстрасенсорные способности и подтолкнул меня к развитию этих способностей; он думал, что сможет меня использовать. Из-под влияния Прижляка меня вырвал Джейкоб. — Она мечтательно улыбнулась под маской. — Мы никогда не были с Джейкобом любовниками — он всегда оставался верен памяти своей жены. Не мне вам говорить, что в этом мире никто не умирает, — люди просто переходят из одного состояния в другое, в нечто более вечное.

— Но почему Джейкоб не сказал мне об эхом с самого начала?