Тхаги

– Да, – согласилась Румаль Мусаевна.

– При этом, – продолжал Борис, – люди только изредка живут в относительном мире. Все остальное время они уничтожают друг друга миллионами – по причинам, которые через сотню лет бывает трудно понять даже профессиональным историкам. Война, вне всяких сомнений, есть самое чудовищное из возможного. Но вот окружающие ее образы отчего–то всегда величественны и прекрасны…

Борис поглядел на Аристотеля Федоровича и замолчал.

– Ну, ну, продолжайте, – сказал тот.

– А чего продолжать. Мы уже приехали.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Аристотель Федорович.

– Думаете, я не понимаю, почему она здесь висит?

– Она – это кто?

Борис кивнул на фотографию исполинской женщины с мечом на вершине холма.

– Волгоградская Родина–мать. А рядом, – он указал на фотографию барельефа с застывшей в воздухе воительницей, – так называемая «Марсельеза» с парижской триумфальной арки. Исторически и географически довольно удаленные друг от друга объекты. Но обратите внимание на странное сходство. В обоих случаях это женщина с большим ножиком в руке и открытым ртом. К чему бы?

Борис обвел хитрым взглядом Аристотеля Федоровича и Румаль Мусаевну.

– К чему? – повторила Румаль Мусаевна.

– А к тому. Оба этих скульптурных портрета изображают одну и ту же сущность. Только, так сказать, в зашифрованном виде. Мало того, что в зашифрованном виде, так еще и не полностью. Как, знаете, человека урезают до бюста – без рук и ног. Но это не значит, что их нет у оригинала. Сокращенный портрет, так сказать. Вот и здесь то же самое.

– Здесь, кажется, и руки и ноги на месте.

– Не все. Рук на самом деле четыре. Кроме того, не показан язык. Он должен высовываться далеко наружу. Ну и еще опущены многие мелкие, но важные черты.

– Кто же это?

– А то вы не знаете. Богиня Кали.

Сказав это, Борис внимательно уставился на своих собеседников. Но ни Аристотель Федорович, ни Румаль Мусаевна не проявили никаких эмоций.

– Кали? – с вежливым любопытством, но не более, переспросил Аристотель Федорович.

– Да! – горячо подтвердил Борис. – Соблюдены, по меньшей мере, три главных черты канонического портрета. Как я уже сказал, преогромный ножик, открытый рот и, самое главное, танец на трупах.

Румаль Мусаевна тихонько ойкнула и прикрыла рот ладошкой.

– Насчет трупов под ногами, – продолжал Борис, – у волгоградской версии конкуренции нет – Сталинград, сами понимаете. А вот с французской аркой чуть сложнее – построили ее, если не ошибаюсь, в тысяча восемьсот тридцать шестом году, а жмура подвезли только в тысяча девятьсот двадцать первом. Когда устроили могилу Неизвестного солдата. Но в ритуальном смысле результат один и тот же.

– То есть вы хотите сказать, – с интересом спросил Аристотель Федорович, – что любая скульптура, где изображена символическая женщина с мечом, это в действительности…

– Кали, – подтвердил Борис. – Как правило, да. Вооруженная женщина – это практически всегда она. И необязательно вооруженная, кстати. Самое жуткое изображение Кали – на плакате «Родина–мать зовет», помните, такая седая весталка в красной хламиде. Именно ее суровый лик был последним, что видели колонны солдат, которых приносили в жертву к седьмому ноября или первому мая. От одной только мысли пробирает до дрожи…

– Интересно рассуждаете, – сказал Аристотель Федорович, – только ведь нельзя на двух примерах строить целую мифологию.

– Почему это на двух, – обиделся Борис, – извините… Вы что думаете, я темой не владею? Да я эти примеры могу хоть час приводить. Возьмите, например, аллегорическую Германию. Ее с римских времен изображают в виде женщины – но на монетах Домициана она была, извиняюсь, пленной девкой, а в девятнадцатом веке почему–то оказалась валькирией с императорским мечом в руке. Такой, хе–хе, персонификацией германского национализма. Про трупы спрашивать будете? Или ясно? Да вы посмотрите изображения, – Борис закатил глаза, вспоминая, – «Германия» Иоганнеса Шиллинга, «Германия» Филиппа Фейта и уж особенно Фридриха Августа Каульбаха образца четырнадцатого года, там она вообще похожа на гладиатора из цирка. Если это не Кали, кто тогда?

– Германия исторически… – начал было Аристотель Федорович, но Борис перебил:

– А Франция? Так называемая Марианна? Она прикидывается мирной обывательницей во фригийском колпаке, но если вы возьмете, например, «Свободу, ведущую народ» Делакруа, то там она совершенно открыто пляшет на трупах с ружьем в руке, и у ружья, что характерно, имеется примкнутый штык. Ну уж а насчет этой вот, – Борис кивнул на фотографию «Марсельезы», – я и повторяться не буду. Aux armes, citoyens! Formez vos bataillons! И шагом марш на выход! Женщина–смерть зовет… Или, может, поговорим про американскую Свободу?

– Не будем, – сказал Аристотель Федорович, – картина ясна. Эрудиции у вас не отнять. Вы ведь, поди, и про богиню Кали все уже выяснили?

Борис смущенно потупился.