Тютюнин против ЦРУ

– Каковы они? Каковы? – загомонило придворное общество. Кавалеры перестали умащивать свои уши душистым маслом, а дамы всасывать из стаканчиков изысканных личинок треножников.

– У них, этса, белая кожа… – с содроганием вспомнил старшина.

– О, мне уже плохо! – сморщился директоратор.

– И вся кожа ровная, этса, – без складок!

– Ай-яй-яй! – всколыхнулись придворные. Некоторые из них уже махали друг на друга платочками.

– Их уши.., вот такусенькие. – Вуби свел вместе два крючковатых ногтя, показывая, какие крохотные уши у бобунов.

– Прошу вас, этса, хватит, старшина, – замахал рукой директоратор. – Это просто невозможно слушать.

– Означает ли это, мой директоратор, что вы, этса, не удостоите бобунов войны своей аудиенцией?

– Да конечно же удостою. У меня, этса, нет выбора. Директоратор состроил страдальческую физиономию, собрав на лице все складки с головы и спины.

– О, этса, как он страдает!

– Он совсем себя не щадит! – запричитали придворные, а Марк Чибис, почувствовав себя героическим монархом, произнес:

– Сегодня, как только вам удастся привести их, старшина, я, этса, готов встретиться с бобунами войны!

Сказав это, директоратор начал сморкаться в шитый золотом платок, а его придворные разразились аплодисментами.

42

Сергей пробудился от знакомого ощущения, когда сознание отказывается принимать реальность, тщетно лелея надежду, что все происходящее лишь короткий болевой шок.

«Опять напился и опять не помню где», – с трудом ворочая шариками, подумал Тютюнин. После чего он отключил сознание, взяв небольшой тайм-аут. Однако информации от внешних источников не поступало, так что пришлось действовать самому.

Для этого у Сереги была наработана целая методика, и одним из главных ее приемов являлось определение местоположения по виду потолка.

"Потолок побеленный, расписанный синими точками, – сделал наблюдение Тютюнин. Затем пригляделся и внес поправку:

– Синие точки не считаются. Они повсюду…"

Невыразительный молочный свет падал из высоко расположенных маленьких окон, заглянуть в которые было невозможно.

Оставался один только белый потолок, но это ничего не объясняло.

Следующим шел способ воспоминаний через обследование одежды. Скажем, если ты в пальто – значит, на улице осень. Или весна.

Приподнять голову было не так легко, поэтому невероятным усилием Тютюнин скосил глаза вниз и выпятил живот, чтобы увидеть, чем он прикрыт.

Вместо привычной одежды на животе оказался какая-то солома.

«Наверное, я в деревне, в хлеву», – выдвинул версию Серега и почувствовал, что очень хочет пить.

– О-о… – простонал кто-то совсем рядом, и этот живой звук обрадовал Тютюнина. Если это корова или, на худой конец, коза, значит, он действительно находится в хлеву. А в хлеву обязательно есть вода – должны же животные что-то пить.

Стон повторился, затем зашуршала солома, и перед затуманенным взором Тютюнина появилось что-то непонятное.

– Корова, это ты? – на всякий случай спросил он.

– О, привет, Серега. Мы живы?

– Леха? А где же корова?

– Не знаю, – вздохнул Окуркин. – Наверное, ушла.

– Леха, здесь где-нибудь вода есть?

– Вода? – Окуркин повертел трясущейся головой, икнул и ответил:

– Вижу кувшины – две штуки…

– Поползли к ним, а?

– Поползли, – согласился Окуркин и выдвинулся первым. Через какое-то время он стукнулся головой об один из кувшинов и понял, что дополз.

Поднимаясь вдоль сосуда, Леха достиг горловины и жадно припал к воде.

Рядом с ним судорожно глотал влагу Тютюнин, и несколько минут ни о чем другом друзья думать просто не могли.

Наконец они утолили жажду и только после этого начали осматриваться.

– Серег, а где это мы?

– Я думал, в хлеву…

– А на самом деле? Что за наряды на нас, а? – Окуркин выдернул из обновки несколько травинок и попробовал их на вкус. – Солома какая-то…

– Слушай, а может, уже Новый год, а эта хрень карнавальные костюмы?

– И что же это за костюмы? Мы с тобой, что ли, копнами нарядились? Меня, Серега, сейчас другая тема волнует. Знает ли моя Ленка, что я так напузырился? Это ведь для меня вопрос жизни и смерти.

– Понимаю, – кивнул Тютюнин. При таком раскладе ему дома тоже грозил неласковый прием.

– Ты не думай, Серег, я не трус.

– Я ничего не думаю. Я вот заметил, какие здесь ковры хорошие. – Тютюнин погладил рукой пушистый ворс. – Не ковер, а просто сказка…

– Стоп! – воскликнул Леха и вскочил на ноги. – Стоп, Серега! Кажется, мы опять тово!

– Чего тово?

– Думаю, что мы снова пили бабкину микстуру! Я помню, да – я помню, что собирался фильтровать ее через противогазную коробку!

– Через противогазную коробку? – переспросил Тютюнин. – Хм. Хитро придумано. У тебя, Леха, мозги неплохо работают. Надо же – через противогазную коробку. Знаешь, у меня в армии случай был, мы так тормозуху фильтровали, чтобы… Ты чего такой бледный, Лех?

– Ты мне эту историю уже рассказывал. Точно. Мы ее фильтровали, мы ее пили, и вот мы здесь. И знаешь, что самое страшное?

– Что?

– Я не помню, закрыл ли я гараж…

– Зато я помню – закрыл, – легко соврал Сергей.

– Врешь, не можешь ты помнить. Ты же ничего не помнишь…

– Вот ничего не помню, а это запомнил. Такая уж у меня память особенная.