Титус Гроан

Мервин Пик

 

 

 

 

Титус Гроан

Насущный хлеб один? Иль ты б хотел узрить

Лицо средь облака и с ним поговорить?

                                                                                                                  Беньян

ЗАЛ БЛИСТАЮЩЕЙ РЕЗЬБЫ

ВЕЛИКАЯ КУХНЯ

СВЕЛТЕР

КАМЕННЫЕ ПРОУЛКИ

“ГЛАЗОК”

ФУКСИЯ

«СВЕЧНОЕ САЛО И ПТИЧЬЕ СЕМЯ»

ЗОЛОТОЕ КОЛЕЧКО ДЛЯ ТИТУСА

СЕПУЛЬКГРАВИЙ

КОЛЕНО ПРЮНСКВАЛЛОРА

ЧЕРДАК

“ГОСПОЖА ШЛАКК ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ”

КИДА

“ПЕРВАЯ КРОВЬ”

“АССАМБЛЕЯ”

“ТИТУС КРЕЩАЕТСЯ”

ПУТЬ НА ВОЛЮ

“ПОЛЕ КАМЕННЫХ ПЛИТ”

“ПО КРОВЕЛЬНОЙ СТРАНЕ”

«ВБЛИЗИ И ВДАЛИ»

«ПЛЮЩ И ПЫЛЬ»

«ТЕЛО У ОКНА»

«ПОДСОЛНЕЧНЫЙ ОТСТОЙ»

СМЫВАЕТСЯ ГРИМ

У ПРЮНСКВАЛЛОРОВ

ХОРОШО ПОДВЕШЕННЫЙ ЯЗЫК

ПОКА ДРЕМЛЕТ СТАРАЯ НЯНЯ

ФЛЭЙ ЯВЛЯЕТСЯ С ПРИКАЗОМ

БИБЛИОТЕКА

В МУЧНИСТО-ЗЕЛЕНОМ СВЕТЕ

ВТОРОЕ ЯВЛЕНИЕ БЛИЗНЕЦОВ

«ЕЛОВЫЕ ШИШКИ»

КИДА И РАНТЕЛЬ

ГОРНИЦА КОРНЕЙ

«ВЗЫСКАНИЕ ВЕЛИЧИЯ»

«ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПОДЖОГУ»

ГРОТ

НОЖИ ПОД ЛУНОЙ

«СНОВА САДИТСЯ СОЛНЦЕ»

«МЕЖ ТЕМ»

«ГОРИМ!»

И КОНИ НЕСЛИ ИХ ДОМОЙ

СВЕЛТЕР ОСТАВЛЯЕТ ВИЗИТНУЮ КАРТОЧКУ

ЯВЛЕНИЕ БАРКЕНТИНА

ПЕРВЫЕ ОТЗВУКИ

САУРДУСТА ХОРОНЯТ

ДВОЙНЯШКАМ НЕЙМЕТСЯ

«В ПОЛУСВЕТЕ»

КАМЫШОВАЯ КРЫША

«ЖАР»

ПРОЩАНИЕ

ОДНАЖДЫ РАННИМ УТРОМ

СМЕНА ОКРАСКИ

КРОВЬ НА ЩЕКЕ

СНОВА ДВОЙНЯШКИ

СУМРАЧНЫЙ ЗАВТРАК

ГРЕЗЫ

Грезы Коры

Грезы Альфреда Прюнскваллора

Грезы Фуксии

Грезы Ирмы Прюнскваллор

Грезы леди Кларис

Грезы Гертруды, графини Горменгаст

Грезы нянюшки Шлакк

Грезы Сепулькгравия, 76-го графа Горменгаст

ТАМ И СЯМ

ПРЕДЧУВСТВИЯ

ПРИГОТОВЛЯЯСЬ К СХВАТКЕ

КРОВЬ В ПОЛУНОЧИ

УХОД

ЭТИ РОЗЫ БЫЛИ КАМНЯМИ

БАРКЕНТИН И СТИРПАЙК

У ОЗЕРА ГОРМЕНГАСТ

ГРАФИНЯ ГЕРТРУДА

ПРИВИДЕНИЕ

ВОГРАФЛЕНИЕ

И ВНОВЬ ГОСПОДИН РОТТКОДД

  ЗАЛ БЛИСТАЮЩЕЙ РЕЗЬБЫ

Горменгаст, то есть главная глыба изначального камня, взятый сам по себе, возможно, являл бы какие-то громоздкие архитектурные достоинства, если бы можно было отвлечься от его окружения – от жалких жилищ, заразной сыпью облегших его внешние стены. Они всползали по земляным откосам, каждое следующее забиралось чуть выше соседа, цепляясь за крепостные валы, пока наконец последние из лачуг не подбирались к огромным стенам, впиваясь в их камень, точно пиявки. Право на такого рода хладную близость с нависшей над ними твердыней жаловал этим жилищам древний закон. На их разновысокие кровли падали год за годом тени изгрызенных временем контрфорсов, надменных крошащихся стрельниц и, огромнейшая из всех, тень Кремнистой Башни. Башня эта, неровно заляпанная черным плющом, торчала средь стиснутых кулаков бугристой каменной кладки, как изувеченный палец, святотатственно воткнутый в небеса. Ночами совы обращали ее в гулкую глотку эха, днем же она стояла безгласно, отбрасывая длинную тень.

Обитатели этих внешних лачуг и те, кто жил внутри замковых стен, виделись редко, лишь первого июня каждого года все население глиняных хижин получало право войти в замок, дабы выставить на показ деревянные изваяния, над которыми население это трудилось в течение года. Блистающие странными красками статуи представляли обыкновенно животных либо людей, изображая и тех и других в прилежно блюдомой резчиками чрезвычайно стилизованной манере. Соревнование между ними, цель которого состояла в определении лучшего творения года, отличалось яростью и неистовством. После того, как для них проходила пора любви, им оставалась только одна страсть – страсть к ваянию деревянных скульптур. В хижинах, беспорядочной грудой наваленных у внешней стены, ютилась горстка истинных творцов, признаваемых среди резчиков лучшими, и это признание доставляло им почетное место среди теней.

На некотором месте внутри Внешней Стены из земли на несколько футов выступали огромные камни, из которых стена и была сложена – подобие скального выступа, тянувшегося на две-три сотни футов с востока на запад. Камни были покрашены в белый цвет, и вот на этом-то возвышении в первое июньское утро каждого года выставлялись на суд графа Гроанского резные скульптуры. Произведения, сочтенные самыми совершенными, а таких никогда не бывало более трех, отправлялись в Зал Блистающей Резьбы.

Яркие изваяния, целый день сохранявшие неподвижность – лишь фантастические тени их ползли, от часа к часу удлиняясь, по стене за ними, отвечая вращению солнца, – источали, при всей живости их красок, подобие тьмы. Воздух между ними наливался ревностью и презрением. Мастера стояли близ них, будто нищие попрошайки, сзади жались друг к дружке их домочадцы, нескладные, рано увядшие. Все, что когда-то светилось в них, угасло.