Тисса горит

Жена Пойтека встретила меня с заплаканными глазами.

— Даниил исчез. Две недели, как никто не знает, где он.

— Вероятно, арестован?

— Нет, полиция все еще его разыскивает. Сегодня шпики уже раз двадцать наведывались.

— Ловко.

В мгновенье ока я очутился на улице и вскочил в первый же вагон, шедший в Пешт.

— Эх, ничего нет святого для этих негодяев! Семерых невинных людей ухлопали! Не люди, а звери…

— Всех бы этих мерзавцев уничтожить, чтобы следа от них не осталось.

— Только этого еще недоставало! Нет угля, нет продуктов, кругом враги, безработица ужасающая.

— И так не удается завести у себя порядок, а тут еще эти подлецы навязываются.

— Знаете, в Уйпеште какой-то столяр, приехавший из России, раздел свою жену догола и усадил на горячую плиту. Семимесячного ребенка на снег выбросил…

— Ох, времена, времена какие!..

Сойдя с трамвая у Западного вокзала, я увидел толпу, на что-то глазевшую.

Народ шпалерами стоял на тротуаре.

Расфранченные женщины и мужчины восторженно кричали, хохотали и радовались, как маленькие дети.

По мостовой двигались колонны рабочих с красными знаменами.

Оркестр.

Металлисты с огромными молотами.

Мясники с топорами.

Строители с лопатами.

Снова оркестр.

— Да здравствует социал-демократия!

— Долой московских агентов!

— Вздернуть Бела Куна!

— Да здравствует полиция!

С большим трудом пробрался я между шпалер и увидел дефилирующих демонстрантов.

Рабочие — социал-демократы Будапешта — демонстрировали против коммунистов.

— Да здравствует социал-демократия! Повесить Бела Куна!

Стоявшие рядом со мной дамы и мужчины были охвачены неописуемым восторгом — я в жизни не видывал ничего отвратительнее этого зрелища.

Я почувствовал себя невыносимо скверно. Что все это значит?

— Долой агентов Москвы!

— Товарищ Шипош! Товарищ Шипош!

Из одной группы, где шли деревообделочники, Пойтек махнул мне рукой.

— Иди сюда, примыкай к нам, если уж ты отстал от своей группы.

— А можно к вам?

— Почему же нет? Где же и быть рабочим, как не здесь!

Голова колонны остановилась, мы тоже стали.

Разговорились с окружающими.

— Тяжелое положение… Хоть мы и забрали власть, но лучше от этого нам не стало. Тем, кому раньше хорошо жилось, и теперь хорошо живется.

— Никто не может сказать, что зарплата низка, — возразил Пойтек.

— Что зарплата! Неужто вам, товарищ, живется лучше, чем прежде?

— Этого я, понятно, сказать не могу. Но как же можно жить хорошо в такой обнищалой стране!

— Если хорошенько вдуматься, страна в целом не так уже обнищала. Вы только поглядите, дорогой товарищ, каковы брильянты в ушах у дам, вот там, на тротуаре. Или посмотрите на этого пузатого, в расстегнутом пальто, какую он толстую цепь на жилет выпустил…

— Ограбить-то ведь мы их не можем…

— Зачем грабить, есть и другие способы.

— Долой агентов Москвы! — надрывался толстый господин.

— Пошел ты к чорту! — огрызнулся один из рабочих.

Инцидент, быть может, разрешился бы не в пользу толстого господина, если бы в эту минуту колонна наша не тронулась.

Оркестр заиграл, а мы запели:

Социалисты, теснее ряды,
Под барабан, под знамя!..

Вечером Пойтек повел меня к Гюлаю. Нас собралось одиннадцать человек, и мы оставались у него до полуночи.

— На проспекте Ваци рабочие уже социализировали два завода, — сообщил нам Гюлай.

— Те самые, что сегодня демонстрировали против нас?

— И они в том числе. Демонстрировали они, подчиняясь призраку партийной дисциплины, социализацию же они провели под давлением действительной необходимости.

У меня в этот вечер было неотложное дело: нужно было помочь инженеру-коммунисту, устанавливавшему в одном загородном доме радиоприемник. Правительство систематически искажало сведения, а при помощи этого аппарата наша партия стала получать известия, не черпая их из официальных правительственных источников.

На верном пути

Весна властно стучала в окно.

Минувшей осенью, в первые дни революции, в городе царило весеннее настроение. Теперь же, в мартовские дни, город имел такой вид, словно находился под угрозой бурь, наводнений, пожаров…

Всякая борьба замерла.

Мало оставалось таких, которые продолжали верить в освободительную роль первой революции, и еще меньше тех, кто верил в возможность новой революции.

Демократия?

Диктатура?

— Бросьте! Цветные французские войска в Пеште. Африканцы!.. Чехи, румыны, сербы — тоже неподалеку.

«Нет! Нет! Никогда!»

Недостаток угля.

Недостаток хлеба.

Безработица.

Обесценение денег.

Демократия?

Диктатура?

— Не все ли равно!

На некоторое время все замерло.

И затем:

Были объявлены выборы в Учредительное собрание.

«Слово за социал-демократической партией!»

«Мы окрасим парламент в красное!» — вопили социал-демократические плакаты.

«Осторожно, окрашено!» — ответили мы.

«Каждый рабочий обязан отдать дневной заработок в выборный фонд!» «Ни копейки в выборный фонд!»

Бывший штаб-офицер поместил в буржуазной газете статью, где доказывал, что в Европе существует одна лишь армия, с которой приходится считаться: русская Красная армия.

Вильсон.

Ленин.

Задунайской области угрожает крестьянское восстание.

Распределение земли.

Гражданская милиция.