Читаем Тисса горит полностью

— Совершенно правильно, — подтвердил Губер. — Итак, вы сообщили унтер-офицеру Кудличеку, другу вашему или жениху, — чорт его знает, кем он вам приходится, — что Петр Ковач готовит покушение на губернатора? Под губернатором подразумевался, конечно, генерал Пари, не так ли?

Когда Губер повторил вопрос, Наташа опять утвердительно кивнула головой.

— Правда ли, что вчера Петр Ковач назвал по фамилии всех своих товарищей, которые взорвали волоцкий виадук? Правда ли, что организатором покушения Петр Ковач назвал самого себя?

Наташа утвердительно кивала головой, а затем, неожиданно вскочив, с воплем повалилась на пол и стала обеими руками рвать на себе волосы.

Губер старался поднять Наташу. Когда же маленькая женщина стала защищаться ногтями и зубами, он что-то крикнул в коридор. По его приказанию два легионера подняли и унесли Наташу. Взмахом руки Губер выслал из камеры курносого легионера.

— Ну, как, товарищ Ковач?

— А хорошо заплатили вы этой несчастной? — спросил Петр.

— Мы вообще хорошо платим, — спокойно ответил Губер. — Так как же, товарищ Ковач?

— Ничего не имею сказать.

— Жаль, товарищ Ковач, очень жаль. Жизнь прекрасна, — мечтательно продолжал Губер, — жизнь прекрасна, а вы еще молоды, товарищ Ковач, очень молоды. Вы, надеюсь, поняли меня? Итак?

Петр не ответил.

Губер взглянул на часы.

— Десять минут одиннадцатого, — сказал он. — Даю вам двенадцать часов на размышление, товарищ Ковач. Вечером в десять часов десять минут я опять приду. Одного не забывайте: мы хорошо платим. И друзьям и врагам. Друзья наши не имеют основания жаловаться, а враги — не имеют возможности. Ну, до свидания, товарищ Ковач.

Петр остался один.

Он почувствовал тошноту. Когда тошнота прошла, им овладел мучительный голод. Он испытывал бесконечную усталость.

Повернувшись лицом к стене, он заснул.

Волоц-мункачский поезд прибыл на станцию Свальяву в начале одиннадцатого. Колеса еще вертелись, а народ уже ломился в вагоны. Начальник станции, убедившись, что телефон не действует, стал сразу шелковым и приказал прицепить к поезду пять пустых товарных вагонов. Но даже это не помогло: у всех вагонов ступеньки, буфера и даже крыши были усеяны рабочими из Свальявы и Полены и лесорубами из графских лесов.

Между Свальявой и Мункачем расположены три лесопилки.

Этот странный поезд простоял у жаждой из них по часу, и хотя уже в Свальяве в вагонах яблоку упасть было негде, на первых двух станциях в поезд умудрились втиснуться еще две тысячи вооруженных топорами лесорубов. На последней станции рабочие живо опорожнили четыре груженных досками вагона и сразу нашли место для рабочих третьей лесопилки.

К двум часам станцию Мункач наводнили шесть тысяч человек.

— Стройся, товарищи! Стройся! По десяти в ряд!

— Не расходись! Стройся! По десяти в ряд!

— Не расходись! Товарищи, не расходись!

— Построились? Марш…

Деревня, завод и лес пришли в город.

Разъяренная толпа, в жажде крови и мести, лавиной двигалась во всю ширину, и офицеры спасались бегством.

Улица опустела — улица была свободна.

С греко-католической церкви судорожно несся набатный звон.

В мункачском комитете партии Секереш и секретарь Мондан обсуждают положение. Сидят они там с самого утра. Завтра в Мункач приезжает доктор Гольд — надо найти место, где бы ему без помехи переговорить с наиболее надежными товарищами. Нужно составить их список. Секереш полагает, что лучше собраться не в Мункаче, а в Свальяве. Туда мог бы притти и военспец, живущий в Полене. И, само собой разумеется, даже самые надежные товарищи не должны знать, с кем они говорят.

Мондан — приземистый, широкоплечий парень, русый и голубоглазый. Семь лет он служил матросом. Только что начинает он рассказывать Секерешу о том, как, перед восстанием в Каттаро, матросы собирались по ночам, как вдруг его внимание привлекает какой-то шум. Вскочив, он бросается к окну, и из груди у него вырывается крик. Секереш, заслышав шум и крики толпы, как был — без пиджака и шляпы — выбегает на улицу.

— В чем дело? Что случилось?

Сразу на четырех языках из четырехсот глоток несется ему ответ. Но только имя Петра улавливает он в этой буре криков. При виде готовой к борьбе толпы кровь приливает ему к голове. Он ни о чем больше не спрашивает и становится во главе толпы.

— К ратуше!

— К ратуше! К ратуше!

Из окон казармы машут платками русинские солдаты.

— Да здравствует диктатура пролетариата!

На балконе ратуши толпу ожидают жупан, начальник полиции и начальник гарнизона — полковник со множеством орденов.

Они отдают честь толпе.

— Я в полном вашем распоряжении, господа, — встречает жупан делегацию рабочих.

Жупан и начальник полиции наружно спокойны. Начальник гарнизона еле владеет собой. Он смертельно бледен. Дрожит от ярости или, может быть, от страха.

— Теперь два часа, — без всякого вступления начинает Тимко. — Если к пяти Петр Ковач, захваченный легионерами, не будет нам возвращен целый и невредимый, ни одному буржую не быть в Мункаче живым!

Перейти на страницу:

Похожие книги