Тирант Белый

Как и в предшествующих случаях, автор создает дистанцию по отношению к данному типу романа (хотя начиная с африканской части приемы театрализации и «снижающие» мотивы встречаются гораздо реже, чем прежде)[827]. Так, уже само начало африканских приключений героев связано с разыгранным Заскучавшей Вдовой спектаклем — именно на корабле Тирант выясняет, что Принцесса и Услада-Моей-Жизни ни в чем не виноваты. Таким образом, читатель и здесь предупреждается о необходимости специфического игрового восприятия дальнейшего повествования. Игра продолжается в первую очередь благодаря присутствию Услады-Моей-Жизни — характерно, что именно она, а не Кармезина, оказывается спутницей Тиранта в вынужденном путешествии (что уже отличает роман Мартуреля от классической схемы греческо-византийского романа). Роль Услады и в данной части произведения очень велика. Одна из функций этого образа — создание театральной атмосферы. Наиболее ярко это проявляется в сцене узнавания героев, которое происходит после достаточно долгого пребывания их в Африке (гл. 350— 366). Тирант входит в доверие к королю Скариану, ведущему войну с королевой, которой в конце концов продана Услада. Последняя, узнав о том, что Тирант возглавляет войско противников королевы, берется все уладить мирным путем и добивается свидания с Тирантом под видом мавританки. Оставаясь верной себе, Услада с блеском разыгрывает Тиранта, убеждая его в необходимости проявить милосердие к противнику, причем, к его великому изумлению, ссылается не только на Священное Писание, но и на античных авторов. В этой сцене обыгрывается и важнейший для византийского романа мотив гаданий и предсказаний — Услада, подобно гадалке, рассказывает о предшествующей судьбе Тиранта, которую он тщательно скрывал в Африке, причем часто рассказ ее «снижен»: так, во фразе «Ах, Тирант, хромает милосердие твое, а ведь выше милосердие самой справедливости!» (с. 565) явно слышен намек на «сниженное» приключение в спальне Кармезины, намек, который, опять-таки, понятен лишь Тиранту и читателю, но не окружающим героя маврам. Наконец, обыгрывается здесь и мотив мнимой смерти. Во-первых, Услада узнает заранее, что Тирант считает ее погибшей, и потому смело пускается на задуманную хитрость. Во-вторых, даже когда сеньор д’Аграмун, ставший свидетелем ее переговоров с Тирантом, хочет убить дерзкую мавританку, Услада не признается, кто она, но делает это лишь после того, как Тирант, верный своим рыцарским чувствам, за нее заступается.

Весь этот игровой эпизод содержит полемику с люлианской утопической моделью мирной христианизации восточных народов в их собственных странах. Тирант, в отличие от героев Люля, не отказывается от войны и насилия ради торжества христианской веры во всем мире и активно участвует в междоусобицах мавров. В результате «театрализованная» проповедь Услады о необходимости милосердия к врагам, адресованная Маршалу, обращается пародированием и люлианского героя, и рыцарского идеала крестовых походов. Характерно, что сразу после включения в военные события Услады все конфликты благополучно разрешаются мирным путем. Таким образом, вновь создается дистанция по отношению к разнообразным составляющим нового универсума и нового героя в «Тиранте Белом».

«Снижающие» элементы связаны в африканской части и с образом самого Тиранта. Так, он рассказывает подобравшему его знатному вельможе короля Тремисена вымышленную историю своей жизни, которая носит явно «сниженный» характер, хотя в общем имеет аналогии с тем, что на самом деле имело место. В результате Тирант, как и Услада, действует в Африке «под маской», как бы постоянно разыгрывая спектакль. И здесь он не забывает о военных хитростях, помогая королю Тремисена победить врагов с помощью проделки с пушками (см. гл. 304).

В конечном итоге и в африканской части возникает дистанция по отношению к «романной материи» и происходит трансформация заимствованных жанровых элементов: изменениям подвергаются как мотивы византийского романа, так и главный герой. Протагонист «Тиранта Белого» получает новое качество, поскольку не только сопоставляется с персонажами иных рыцарских романов, но и вводится в художественный универсум греко-византийского романа.

* *